– Я ищу… – заговорил он, стараясь, чтобы голос звучал грозно. Старуха вскинула когтистую руку, будто приказывая замолчать. Она всматривалась в мутный стеклянный шар, неподвижная, словно ящерица на горячем камне. Тишина засасывала, как трясина, и в голове зудела диковинная мелодия. Пауза затягивалась; казалось, гадалка заснула. Теодор кашлянул, напоминая о себе, – звук вышел приглушенный, почти робкий.
– Давно мы здесь не были, истосковались вы по нам, – сказала старуха, не поднимая глаз. – Но слышишь? – она ткнула в потолок костлявым пальцем и склонила голову к плечу. Будто принесенные ветром, налетели обрывок бравурного марша и шелест аплодисментов. «Самое грандиозное представление в мире!», – прокричал сорванный голос.
– Господину шпрехшталмейстеру тяжело, тяжело, – шептала гадалка, – устал, бедный. Но ничего, скоро, скоро уже на покой, смена идет…
Изнывая от смутной тревоги, Теодор на цыпочках шагнул к стене – на ней поблескивала свежей краской афиша. Сверху свисали яркие платки, будто извлеченные из цилиндра фокусника. Теодор прищурился, разбирая строчки:
«…акробаты, жонглеры, клоуны!
Просперо и его дрессированные тигры!
Впервые на арене – Великолепный Теодор и полет на солнце!
Только один сеанс! Все зрители сидят в первом ряду!»
Теодор почувствовал мимолетную зависть к своему тезке, и тут же испуганно застучало сердце.
– Все зрители сидят в первом ряду, – прошептал Теодор. Косясь на старуху, отодвинул платки, чтобы прочитать верхнюю часть афиши, – волоски на запястье встали дыбом, тонкий шелк жадно облепил руку и громко зашуршал. Теодор повернулся к гадалке, инстинктивно прижимаясь спиной к стене. Бархат предательски прогнулся, Теодор взмахнул руками, выдираясь из душных складок, и чуть не рухнул на столик, в последний миг сохранив равновесие. Старуха вышла из транса, сморщенные веки поднялись, и Теодор облился холодным потом: в его лицо уставились мертвенные бельма.
– Вижу, – снова провыла старуха. – Дайте монетку, дайте монетку, – забубнила она. – Всю правду расскажу, всю правду покажу, будущее, прошлое, тайное и скрытое! – она провела ладонью по шару, такому же безжизненному, как ее глаза. Мгла заклубилась, собираясь к центру. Теодор разглядел человека в красном фраке и блестящем цилиндре – тот стоял посреди арены, вскинув руку. Вместо лица циркача дымился клочок тумана.
Предсказательница снова провела по шару. Сквозь мутную пелену проступил девичий силуэт. Очертания ловкой фигуры были томительно знакомы, и Теодор почти уткнулся носом в стекло, боясь и желая поверить сам себе. Девушка, затянутая в белое трико, стояла к нему спиной. Она чуть подалась вперед, будто готовясь сделать сальто. Теодор присмотрелся и еле сдержал подкатившую к горлу тошноту: в каштановых волосах, скрученных в узел, копошился белесый краб-паук – он все дергал, дергал ломкой ногой, силясь освободиться из шелковой ловушки. Теодор отшатнулся, давя крик брезгливого ужаса, и девушка исчезла, на прощание улыбнувшись через плечо.
