Я разучился писать стихи. Не то, чтобы я до этого был поэтическим гением, но после смены жанра я без мата не мог больше придумать и пары строк. Что ж… наше сознание способно и не на такие фортели.
Я начал по-другому читать. Если раньше я больше уделял внимание содержанию книги, и интересным мыслям, то с переходом на новый жанр я научился наслаждаться искусством автора управлять словами, жонглировать мыслями, выстраивать текст… При этом я совсем не уподобился приятелям-музыкантам, которые за аккордами перестали слышать музыку. Читая, я оставался читателем и, только садясь теперь уже за компьютер, превращался в писателя.
Кроме этого я начал задумываться над судьбоносными моментами, связанными с литературой. Так, написав «Войну и мир», Толстой бесспорно создал грандиозное произведение, занявшее достойное место среди литературных шедевров и так далее, но для далеких от филологии людей «Война и мир» как была, так и остается неким далеким от их понимания мертвым монументом, который они вряд ли когда-нибудь возьмут в руки. Зато когда другой, скорее всего, неизвестный гений ввел в сонм героев поручика Ржевского, «мир» «Войны и мира» сбросив свою монументальность, ожили в умах людей, развиваясь по своим, независимым от чьей-либо воли законам.
Также я понял, что хочу быть писателем. Не сетевым графоманом, которого читают непонятно кто и зачем, а настоящим писателем, во всех смыслах этого слова. При этом я хотел практически невозможного: Я хотел писать для души и продавать написанное достаточно удачно для того, чтобы можно было безбедно на эти деньги прожить. Для чего я и занялся изучением вопроса отношений издатель– Автор, научился писать аннотации и синопсисы, узнал, что такое авторский лист… Ну да все это совершенно неинтересные для посторонних детали.
Не обошлось в этом деле и без забавных открытий:
Первое из них связано с отношением редакторов к авторам. Большинство из них мне попросту не отвечали, те же, кто нисходил до диалога посредством электронной почты, в своих письмах подбирали слова так, словно я был буйно-помешанным громилой, и мы были заперты в одной клетке без посторонних.
Те же, кому было не лень разносить мои тексты в пух и прах, напирали в основном на пропущенные запятые и прочую орфографию, словно именно это, а не излагаемые мысли имеет первоочередное значение. Интересно, если бы текст был записан в виде аудиофайла, к чему бы они цеплялись? К интонации?
Несмотря на то, что писателем я так и не стал, мои попытки заявить о себе не были в полной мере сизифовым трудом. Как я уже говорил, большинство издательств оставляло мои послания без ответа, но были и те, кто задавал вопросы, просил подправить текст и только потом посылал очень вежливо подальше. При этом паузы между посланиями длились по несколько месяцев, в результате я научился терпеливо ждать.
