— Ну и как вам моя дочурка? Не правда ли, хороша?
— Вы можете ею гордиться, — ответил Деметриос ласково.
— Поцелуй маму! — велела Мелитта.
Он покорно поцеловал Питиас меж грудей, а она его — в губы, и они расстались. Деметриос с девочкой прошли несколько шагов, и Мелитта наконец сказала:
— Это здесь.
Кимерис сидела на крошечной полянке меж двух деревьев, росших над ручейком. Она подстелила под себя какую-то красную ветошь, которая служила ей одеждою днем и постелью ночью, когда к ней приходил мужчина. Деметриос с интересом рассматривал куртизанку. У нее был лихорадочный взгляд, свойственный этому типу худощавых брюнеток, тщедушное тело которых, кажется, вечно пылает на вечном костре наслаждения. Ее чувственные губы, страстное выражение лица, томные бледные веки производили двойственное впечатление: эротической неутомимости и морального истощения. Ее округлые бедра были словно нарочно созданы для того, чтобы неустанно принимать мужчин. Но одна богиня знала, почему Кимерис вдруг без сожаления продала дом, продала все свои вещи, от платьев до гребней и щипчиков для удаления волос, и почему она теперь сидела на кучке лохмотьев нагая, нежась под ласками стеблей трав и низко спускающихся ветвей, которые, обнимая ее, придавали всей ее затаившейся фигуре дикий и бесстыдный облик... Огромный козел был рядом привязан к дереву золотой цепью, которая, наверное, прежде поблескивала на груди его хозяйки.
— Кимерис, — окликнула Мелитта. — Поднимись, дорогая. Тут кое-кто кочет с тобою поговорить.
Еврейка подняла голову, но не двинулась с места. Деметриос приблизился к ней.
— Знаешь ли ты Кризи? — спросил он.
— Да, — глухо прозвучало в ответ.
— Часто видишься с нею?
— Да.
— Можешь рассказать мне о ней?
— Нет.
— Как это нет? Ты не хочешь?
— Нет.
Мелитта искренне удивилась:
— Расскажи ему. Доверься! Он любит ее, он желает ей добра.
— Я сама вижу, что он любит ее, — ответила Кимерис. — Но если он любит ее, значит, желает ей зла. Если он любит ее, я не скажу ничего.
Деметриос едва сдерживал гнев.
— Дай мне твою руку, — вдруг сказала еврейка. — Хочу проверить, не ошиблась ли я.
Она взяла его левую руку и повернула к лунному свету. Мелитта тоже наклонилась над рукою Деметриоса: она не умела читать начертанные на ней линии, но их загадочность и неумолимость судьбы влекли ее.
— Что же видишь? — спросил Деметриос.
— Я вижу... Но должна ли я говорить, что вижу? Нужно ли тебе это? Поверишь ли ты?.. Сначала я вижу счастье — но оно минует. Затем я вижу любовь — но она залита кровью.
