В кратком предисловии к книге, говоря о судьбе своего эссе "Я родился в очереди", писатель размышляет о факте цитирования его в газете "Известия" от 15 октября 1989 года, где отмечалось: "Я родился в очереди, - сказано у одного писателя. Он мог бы добавить: и всю жизнь прожил в толпе". "Нет, не мог бы я этого добавить, - комментирует Дружников слова из газеты "Известия", - Я родился В ОЧЕРЕДИ, но жил НЕ В ТОЛПЕ" (выделено мной - Л. М.). Ничего более точного, с моей точки зрения, сказать здесь нельзя. Действительно, ОЧЕРЕДЬ - это объективно, это РЕЖИМ, из которого не выйти, в котором не изменить позицию, не перешагнуть отведенного тебе места, не изменить ни формы, ни содержания того, ЗА ЧЕМ ВСТАВИЛА ТЕБЯ В СЕБЯ ОЧЕРЕДЬ. А ТОЛПА - это субъективное вовлечение в безликость и потому ТЕМ, которые вопреки всему разрушали безмолвие толпы и "нарушали очередь" если не в материальной, то в духовной сфере мы обязаны тем, что читали Солженицина, слушали Высоцкого, Окуджаву, и многим другим, благодаря чему нашим современникам, цитируя Высоцкого, - "Есть, что спеть, представ перед Всевышним, и ... есть, чем оправдаться перед ним"
Если оценить книгу вцелом, то с моей точки зрения, ее выделяет ЕДИНАЯ, ЦЕЛЬНАЯ концепция, связывающая разные по сюжету и написанные им в разное время и в разных местах произведения. Я бы эту концепцию определила как ИДЕОЛОГИЮ ГРАЖДАНСКОГО МИРА.
Позиция автора являет стремление ощущать себя частью общей драмы, в которой и режиссеры, и актеры, и реальность, и абсурд, невинные, без вины виноватые и виновные, объективно СВЯЗАНЫ ВМЕСТЕ и ПОНИМАНИЕ того, что только в условиях гражданского мира возможно найти пути преодоления тяжкого наследия прошлого, достижение цивилизованного настоящего и будущего. Гражданский мир требует больших усилий, но какие плоды он сулит! И что может быть страшнее воинственного противостояния в наш атомный век, когда любая локальная война чревата перерасти свои изначальные масштабы в непредсказуемых пределах! Бескомпромисный в подходах, когда речь идет о борьбе за человеческое достоинство, сторонник смертной казни для уголовника-садиста (которого он к людям-то и не относит), Дружников в поисках основ концепции сохранения гражданского мира обостряет свой анализ. Он обращается к крайним ситуациям - жизненным коллизиям, (наблюдаемым и лично пережитым) связанных с драматическим переплетением судеб людей, зловещей волей тоталитаризма, разведенных по разные стороны баррикад. Автор постоянно ставит перед собой и перед всеми вечный гамлетовский вопрос: "Быть или не быть?" - жить дальше всем вместе, избавляясь от трагедии ошибок прошлого, или драться друг с другом в беспросветном "Кто кого?!", или "А ты кто такой?" Пространство и время господствования "теорий нарастания классовой борьбы" и "непримиримых антагонистических противоречий" дают немало оснований делать надлежащие выводы. И если бы человечество осознало эту мысль и всюду существовали б (автор надеется увидеть это и в России), "цивилизованные государства демократического типа... где все в них ... всякое, сбалансированное, как в любой западной стране" (эссе - "Хороводы вокруг мифов"), то человеческое общество в целом было б нормальным здоровым организмом, где любая "болезнь" излечима.
