По окончании концерта зрители (точнее, мужская их половина) по очереди почтительно приложились к ее ручке. Видимо, Юлий четко определил — Машенькин официальный статус: не обычная наемная скрипачка, но — «моя гостья». Вскоре она оказалась обладательницей небольшой цветочной оранжереи и целого вороха визиток («Ваш покорный слуга, Мария Владимировна, обращайтесь в любое время…»). Кое-кто уже пытался проворачивать через нее свои дела с хозяином — Машенька мягко, но решительно прерывала соискателя, переводила разговор на погоду и удалялась с милой виноватой улыбкой.
Она спустилась на улицу, в прохладную ночь, и остановилась возле круглой мраморной чаши, подсвеченной изнутри голубоватым сиянием. В середине чаши стояли на хвостах три каменных дельфина. Мария задумчиво опустила руку в воду — вода оказалась теплой, гораздо теплее окружающего воздуха. За спиной кто-то негромко кашлянул. Она обернулась, увидела Юлия и сказала:
— Я еще не поздравила вас с днем рождения.
— Так поздравь. И давай наконец перейдем на «ты».
Подожду, подумала она, упрямо наклонила голову и спросила:
— Зачем я вам нужна? Только не говорите, что для участия в вашем концерте.
— Ты мне понравилась, — бесхитростно ответил Юлий. — Я думал о тебе. По-моему, это вполне убедительная причина.
— Причина для чего?
— Чтобы попросить тебя остаться со мной, в моем доме.
— А вы не слишком скоропалительны?
Он чуть отстранился и серьезно посмотрел ей в глаза.
— Знаешь, почему я достиг того, чего достиг?
— Вовремя устраняли конкурентов?
— Нет. Потому что умел, когда надо, принимать быстрые решения. И, когда надо, умел ждать. А самое главное — всегда отличал первое от второго. Я мог бы подождать и сейчас, но… Смейся, если хочешь, но я боюсь, что ты просто исчезнешь. Конечно, я все равно бы тебя отыскал, но это потребовало бы времени, — он виновато улыбнулся. — А я очень занятой человек. Поэтому я просто прошу тебя…
— Что?
— Останься.
— Зачем? — она знала зачем.
— Чтобы я не сожалел всю оставшуюся жизнь.
— И ты осталась, — подвел Егор мрачное резюме.
Мария кивнула.
— Прошлой осенью он сделал мне предложение. Я согласилась.
Егор прикрыл глаза, ощущая внезапную пустоту под ногами — очень знакомую пустоту, дикую, безмолвную. Чтобы как-то заглушить ее, он с наигранной небрежностью проговорил:
— Значит, была Машенька Беркутова, а стала Мария Владимировна Милушевич.
— Маша, — поправила она. — Для тебя я всегда буду Машей.
