По таблице, разметавшейся во всю длину инструкционной простыни, сверил цифры.
— Хм! Электропила, микроволновая печь, принтер офисный… Приличные доли!
— Что это? Что? — заволновался Лысый. — Что за доли? И для чего эта штука?
— «Спокойно, товарищ, спокойно!» — я пел во весь голос. — Потом расскажу. Но очки свои уже сейчас можешь выкинуть: они тебе никак не помогают, только привлекают лишнее внимание. Шапка и куртка — тоже так себе защита, если они, конечно, не из никеля. Ты, помнится, говорил, что приятельствовал с телевизором. Часто включал?
— Да не особо. У нас старый был, работал плохо. С маминой зарплатой, сам понимаешь…
— Ну да. Мобильником ты, надо полагать, тоже не пользуешься?
— Нет, конечно. На что он мне? Да и покупать сложно: паспорт нужен, с продавцами долго общаться…
— Я так и думал! — И я поднес к нему свою «трубку». Которая тут же сообщила о сбое связи. — И голова моя, кажется, тоже от тебя «фонит».
Конечно, я поковырял его еще немного: где-то поколол, где-то поскреб… Но уже по инерции: мысли занимало другое. Отнес свои предположения к одному спецу.
— А может так быть?
Он рассмеялся, потом вздохнул, потом почесал ухо.
— Биоэлектрет с таким сильным и долгоживущим полем? Нет, ну, всякое может быть во Вселенной, но…
Вслед за «но» на меня с цепями и кастетами бросились его здравомыслие, научный скепсис и богатейший опыт. А я даже не стал ввязываться в драку — просто ничего не услышал. Ведь может быть всякое, а значит, и такое! И пусть все мои знания, аппараты и препараты — не больше, чем огарок свечи в огромном темном замке. Зато я знаю, какой чулан освещать…
— Слышал про опыты с гиппокампом крыс?
Лысый оторвался от холста. За его спиной уже всевластно простиралось поле родной Валентинычу Капитоновки, а лес вдалеке поигрывал оттенками желтого. Лысый не мог знать, что за этими прощающимися с теплом деревьями лежит дорога — та самая, по которой я уже трижды мотался к мастеру. Чтобы сделать качественные снимки, нужны были веские, сложносочиненные поводы, ибо мастер утопал в неотложности. Он поспешал: уже призывно белели пустые стены двух залов, снятых в самом центре Москвы, уже типография метала буклеты и пригласительные, уже укладывалось в ящики дорогое шампанское, а по даче прохаживалось все больше знакомых искусствоведов, критиков и журналистов. «Хорошие все-таки у него были учителя!» — сказал как-то один из них, разглядывая картины. Возможно, это был просто разговор с вечностью, но я оказался рядом — и откликнулся: «Он же всегда говорил, что нигде особо не учился». Искусствовед-журналист-критик снисходительно улыбнулся и шепнул: «Многие нигде не учились. И писатели тоже любят так говорить. Доктор филологии, всю жизнь занимался готическим романом, а как сам взялся за перо — заявил, что самоучка. На заводе молотом машет. В рабочем поселке живет. А по ночам — исключительно для себя! — пишет интеллектуальную прозу. Или такие вот натюрморты. Оно все так лучше продается». Я улыбнулся в ответ, но, скорее, на автомате: в моих кругах дипломы не сжигали, а вешали на видное место…
