К слову сказать, восточные феодалы, с которыми западным сеньорам, потомкам первых крестоносцев, случалось время от времени сближаться, в душе всегда относились с презрением к кичливым и заносчивым франкам, выглядевшим в их глазах совершенными дикарями: недаром Усама, сын образованного человека и сам большой книголюб (его библиотека насчитывала несколько тысяч книг), считал франков «только животными, обладающими достоинством доблести в сражениях и ничем больше, так же, как и животные обладают доблестью и храбростью при нападении».
Наконец, господствующий класс — феодальные завоеватели Сирии и Палестины и их потомки — был очень немногочислен. Под началом иерусалимских королей никогда не находилось более 600 конных рыцарей (прямых вассалов и подвассалов различных степеней). Обычно же на службу к королям являлось гораздо меньше воинов-феодалов. Численность войск Балдуина I, к примеру, не превышала современного батальона.
Привилегированная господствующая верхушка во франкских государствах жила среди озлобленного, враждебно настроенного туземного населения. Сил одних только вассалов было недостаточно для того, чтобы держать в покорности туземное население и успешно отражать нападения соседей-мусульман.
Иерусалимские короли и другие крестоносные князья старались восполнять эту недостачу тем, что дополнительно к рыцарям-вассалам вербовали себе наемников. Они набирались из числа тех пилигримов, которые после первого крестового похода направлялись в «святую землю», не имея большей частью намерений обосноваться там, а просто в расчете пограбить, кого удастся. Король платил каждому рыцарю-пилигриму довольно солидную сумму (по более поздним данным, 500 безантов в год — это было больше того, что давал обычный рыцарский лен своему держателю). Но и рыцари-пилигримы ненамного увеличивали обороноспособность франкских государств. Эти рыцари ненадолго оставались в Палестине.
Старожилы и новые паломники. Характерной чертой жизни франкских государств было непостоянство, текучесть крестоносного населения. В первые десятилетия XII в. бедняки и рыцари с Запада продолжали отправляться на Восток в поисках земель и добычи. Плачевная участь крестоносцев 1101 г. не обескуражила феодальных авантюристов, а тяжкое положение крестьян в Европе по-прежнему гнало их «на стезю господню». Каждый год, весной (перед пасхой) и в конце лета, корабли венецианских, пизанских, амальфитанских, марсельских купцов доставляли в портовые города франкских государств паломников-крестоносцев из Южной Франции, Италии, Германии, Фландрии. На плече у них был нашит крест, но в подавляющем большинстве своем пилигримы отправлялись в Палестину не для того, чтобы помолиться в церкви святого гроба, искупаться в Иордане и унести домой пальмовую ветвь с его берегов. Некоторые, наиболее оборотистые из них прихватывали с собой разные товары в расчете выгодно сбыть их в «святых местах» с тем, чтобы и оправдать дорожные расходы, и, по возможности, разжиться (с Востока они также увозили закупленное там для перепродажи на родине). Другие хотя и погружались на вместительные суда итальянцев и марсельцев почти с пустыми руками, но с непременной мыслью любым путем обогатиться в восточных землях. Немало было среди паломников просто нищих и всякого рода выбитых из жизненной колеи людей, в том числе и преступных элементов. Католическая церковь, проявляя христианское «милосердие», подчас заменяла смертную казнь людям, совершившим уголовные преступления, паломничеством в Иерусалим: пусть грабят и убивают, но там, в «земле обетованной», на пользу католицизму — такова была истинная суть «милосердия» католических прелатов. И вот, как говорит немецкий летописец, монах Бурхардт, посетивший Палестину в 1282 г., «кто сделал что-нибудь плохое, — убийца, грабитель, вор, клятвопреступник — тот отправляется за море, на Восток, якобы ради того, чтобы смыть преступление, а на деле потому, что из страха перед возмездием не рискует остаться дома. Они устремляются сюда со всех сторон, — пишет он, — меняя только небо, под которым живут, но не нравы. Истощив свои средства, они начинают творить еще худшее, чем то, что делали раньше». Примерно в таком же духе характеризует этих паломников и Яков Витрийский, также упоминая среди них воров, убийц, пиратов, пьяниц, игроков, беглых иноков и монахинь, клятвопреступников, «блудниц» и т. п. Из таких «святых» людей, в значительной мере, набирались подкрепления, которые римско-католическая церковь направляла в государства франков.
