Голод заставлял крестьян торопиться. Сборы бедняков протекали поэтому в какой-то лихорадочной спешке. Крестьяне бросали свои лачуги, сбывали за бесценок все, что можно было продать. «Никто из них не обращал внимания на скудость доходов, не заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников, полей», — говорит Гвиберт Ножанский, очевидец происходившего. «Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал все, что имел, не по стоимости, а по цене, назначенной покупателем, чтобы не позже других вступить на стезю господню». У Гвиберта Ножанского, который, конечно, не мог до конца понять настоящих побуждений крестьянства, создавалось впечатление, что бедняки словно умышленно разоряли себя: «Все дорого покупали и дешево продавали... За дорогую цену покупали все то, что нужно было в дорогу, продавали дешево, чтобы получить средства для похода». Они спешили, указывает хронист, и это выражение четко характеризует настроение крестьянской массы. О величайшей поспешности, с которой бедняки стремились сняться с места, говорят и многие другие летописцы: крестьяне, казалось, горели нетерпением отправиться в путь.
Конечно, очень многие были опьянены религиозной экзальтацией: не было недостатка в фанатиках, истово молившихся или даже выжигавших кресты на теле, — это было вполне естественно в условиях того времени. Но прежде всего крестьяне торопились потому, что они не могли и не хотели ждать сеньоров. Крепостные довольно натерпелись от них. Они спешили поскорее избавиться от своих притеснителей, и это стремление заглушало все благочестивые мотивы, звучавшие в крестьянской массе.
Урбан II и другие церковники, видя, какое широкое брожение в деревне вызвали призывы к крестовому походу, предприняли попытки задержать крепостных. Ведь папство, побуждая Запад к войне за Иерусалим, целило, главным образом, в рыцарство. Содействовать бегству крепостных от своих господ едва ли входило в планы апостольского престола и его служителей на местах. Но удержать деревенскую бедноту теперь уже было невозможно.
Ранней весной 1096 г. первые толпы крестьян из Северной и Центральной Франции, Фландрии, Лотарингии, с Нижнего Рейна, а затем и из других стран Европы поднялись на «святое паломничество». Крестьяне шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, грабли служили беднякам вместо копий и мечей, — да и эти крестьянские орудия имелись далеко не у всех. «Безоружные толпы» — так назовет впоследствии этих «божьих воинов» гречанка Анна Комнина. У них не было с собой почти никаких запасов. Они двигались подобно беспорядочным скопищам переселенцев, кто пешком, кто на двухколесных тележках, запряженных быками, — вместе со своими женами, детьми, жалким домашним скарбом. Мужики уходили прочь от неволи, притеснений и голода, втайне надеясь лучше устроиться на новых местах, в «земле обетованной». Длинными рядами потянулись обозы по дорогам, уже раньше проторенным паломниками, — вдоль Рейна и Дуная и дальше на юг, к Константинополю
