Анна хочет, чтобы я поняла, какой кайф ловишь, когда висишь в воздухе, без всякой опоры, кроме веревок, которыми ты связана, или когда заперта в клетке, из которой невозможно сбежать.
– Я чувствую себя абсолютно беспомощной, – признается она, – но я просто выбрасываю все мысли из головы – и это не сравнить ни с чем. Я удивительным образом чувствую свое тело, каждую клеточку, каждую мышцу, каждую жилку. Все чувства обострены до предела. Я чувствую малейшее движение воздуха. Любое движение веревок, каждую царапину, когда они впиваются мне в кожу на запястьях, лодыжках и на груди.
– Разве это не больно? – спрашиваю я.
– Для всех по-разному, – отвечает Анна. – Лично у меня высокий порог чувствительности. Когда я связана, то сначала чувствую покалывание во всем теле, как будто через него пробегает электрический разряд. Пальцы рук и ног медленно немеют, потому что руки и ноги связаны. Затем по ним распространяется сильное жжение. Боль накатывает волна за волной. И так до тех пор, пока я уже не в силах ее терпеть. И когда мне кажется, что я больше не выдержу, боль превращается в наслаждение, такое сильное, какого я никогда еще не испытывала. Все превращается в свою противоположность. Боль – в наслаждение. Наслаждение – в боль. И я готова на все, чтобы усилить эти ощущения, чтобы они длились вечно, потому что это так приятно!
Когда я связана, – добавляет Анна, – у меня бывают самые яркие и сильные оргазмы в моей жизни. Такие мощные, что иногда я теряю сознание. Затем прихожу в себя, и все начинается сначала.
По ее словам, когда она связана, она быстро теряет ощущение времени. Как будто ее кто-то загипнотизировал.
– Я как будто погружена в транс, в эротический транс, – признается она. – Возможно, так оно и есть, и я пребываю в нем считаные минуты, но они кажутся мне долгими часами. Я нахожусь вне времени, и окружающее кажется мне бесконечностью. И мне страшно. Я не знаю, что будет со мной, если это действительно никогда не кончится.
После этого Анна признается, что в такие моменты она разрывается между желанием и отвращением, ей кажется, что она может сойти с ума.
– Но я чувствую себя такой живой, – говорит она. – Более живой и полнокровной, чем в любой другой момент моей жизни. Мною владеет блаженный покой. Я как будто нахожусь за пределами человеческого разума.
Я ни разу не слышала от Анны подобных речей. Обычно она страшная хохотушка. Сегодня она серьезна, как никогда, и, похоже, говорит искренне. Передо мной всплывает ее лицо, похожее на странную маску. Теперь мне понятно, что она тогда испытывала. И я хочу знать больше. Хочу знать, что это такое, оказаться в ее мире.
