История с подменой тела, разумеется, быстро всплыла и добавила масла в огонь.
Таких примеров мы знаем множество и каждый раз убеждаемся, что «скрепы» скрепами не являются и, увы, ни черта не скрепляют. Горький опыт мог бы научить, что на таком гнилом фундаменте, как старая история России, здание национальной идеи строить невозможно, а без опрокидывания традиций, без разумного неуважения к прошлому, невозможно, увы, и развитие.
Ведь традиции требуют уважать «тысячелетние верования народа», правда, не уточняя, что все эти верования были уделом преимущественно безграмотных и забитых рабов, то есть «людей крепостных и дворовых». А сегодняшняя публика, насмотревшись на себя в «священные» кривые зеркала прошлого и традиций, начинает так коверкать свою собственную физиономию, чтобы и в реальности походить на ту жуть, что она видела в зеркале.
(Зрелище, конечно, забавное, но, судя по физиономиям передовиков этого занятия – депутатов ГД, – несколько антисанитарное.)
Еще одним ресурсом, на который возлагались воспитательно-патриотические надежды, была русская художественная литература.
Но совсем недавно стало понятно, что национальная словесность (как и все на свете) имеет свой срок годности, который, по всей видимости, подошел к концу. Ее смыслы остались в далеком прошлом, а лишенная содержания форма выглядит нестерпимо пафосно и архаично.
Вполне возможно, что в ком-то из очень взрослых современников она еще «теплится», но выросло уже третье (как минимум) поколение, совершенно свободное от ее влияния и очарования.
Более того, эти новые поколения вообще никак не воспринимают русскую литературу. Ни как властительницу дум, ни как развлечение.
По этому поводу можно рыдать, угрожать, скандалить, продолжать морочить себе головы пафосной риторикой, но реальность от этого не поменяется; нет на свете силы, которая была бы способна увлечь новые поколения нюансами межполовых игр дворянства XIX века или душным «богоискательством».
Данная ремарка не имеет ничего общего с призывом сбросить русскую литературу с «корабля современности».
Нынче вопрос стоит лишь о том, как продлить национальной словесности хотя бы формальное, вегетативное, чисто сувенирное существование. Считается, что у народа обязательно должна быть хоть какая-нибудь, да литература. Пусть уже никому не нужная, утратившая обаяние, смысл и способность интересовать, но она должна быть. (К тому же она еще иногда пригодна как сырье для изготовления телевизионного «мыла».)
