Если Любке и все «господа с положением» (истеблишмент ФРГ) три года тому назад, когда ГДР представила обличающие Любке документы, почувствовали бы себя по меньшей мере шокированными, если бы они задумались не об утрате престижа, нет, а о самой сути дела, если бы им по меньшей мере стало дурно, если бы все это привело хотя бы к угрызениям совести, к чему–нибудь, от чего можно начать заикаться, то тогда можно было бы еще что–нибудь сделать в интересах политического развития нашей страны.
Но когда Роберт Нойман два года назад со страниц «Конкрета» предложил «ряду лиц» (оставим в покое имена и грязное белье) выехать с ним в Восточный Берлин и посмотреть оригинальные документы, у каждого нашлась веская причина отказаться. Роберт Нойман два года назад исписывал до мозолей пальцы по делу Любке — но все кануло в Лету.
Сегодня дело Любке больше не является инструментом политических изменений. Человек просто отслужил свой срок, он выполнил свою функцию как президент «большой коалиции», как затычка в каждой бочке и т. д., и т. п., теперь ничего не может произойти, теперь с ним можно поиграть в «демократию», в «свободу прессы», в «критику», в «оппозицию», можно как угодно ему напакостить. Был бы Любке не таким нечувствительным и примитивным субъектом, мог бы и руки на себя наложить, раз уж на него так набросились со всех сторон.
Разыгрываемая игра предельно прозрачна. Безусловно, не было никакой якобы самостоятельно проведенной американцами почерковедческой экспертизы, которая и привела к скандалу, — было решение Генри Наннена заплатить за экспертизу и опубликовать ее.
Насквозь видна тоска, которая гложет Генри Наннена, — тоска по «чистому» государству, чей фасад можно украсить лозунгами против Че и Хо Ши Мина, тоска по «самоочищению», по эффективной встречной акции против удачных акций разоблачения, про–веденных внепарламентской оппозицией, тоска по «чистой» контрреволюции.
«Господам с положением» еще два года назад было абсолютно безразлично, крупным или мелким нацистом был Любке — они боялись, что придется отвечать на вопрос, какими именно нацистами — крупными или мелкими — были они сами.
Но эти «господа с положением» стали догадываться, что им придется принести жертву растущему оппозиционному движению, чтобы не быть вытесненным им на обочину. Догадываться, что они должны как–то прореагировать на действия оппозиции, если они хотят, чтобы их продолжали принимать за серьезных политиков те, кто самостоятельно мыслит и действует.
