«С процессом Адольфа Эйхмана вопрос о позоре нашей истории вновь встал перед нами. Если коротко, то мы не можем согласиться с предлагаемой нам точкой зрения, будто какие–то «другие» были убийцами, а «мы все» это всего лишь «терпели». Представители старшего поколения должны вспомнить, что на стенах домов висели нацистские плакаты «Жид, сдохни!», а они, эти представители старшего поколения, несмотря на все это — а вероятнее, именно поэтому — голосовали за Гитлера. Затем ночью или по утренней зорьке стали исчезать друзья и соседи — евреи, а «мы все» молчали, не рискуя спросить «куда?» — вероятно, происходящее «нас» вполне устраивало. Процесс Эйхмана разыгрывается здесь, между нами, даже если формально он проходит в Иерусалиме. Ответственны «мы все», а некоторые сверх того должны быть названы компетентными органами как прямые виновники или соучастники преступлений. Мы должны признать их виновными даже в том случае, если они хотели не лично совершать преступления, а «всего лишь» управлять преступлениями или «облегчать страдания» жертв[74]. Кое–кто из преступников того времени, наверное, даже может быть оправдан — в случае, когда он из двух зол выбирал меньшее. Но доступ к положению в обществе ему должен быть раз и навсегда перекрыт: участие таких «виновных/невиновных» в преступлениях нацизма в нашей демократии действует на нее подобно яду — в том числе и потому, что выступает в качестве оправдания для нераскаявшихся нацистов, вновь рвущихся занять самые высокие посты.
Студенчество во времена Веймарской республики проявило себя как воинствующая антисемитская сила задолго до того, как национал–социалисты заставили всех говорить о себе. В 1926 году Союз германских студентов — после проведения всеобщего голосования — принял постановление «О расовых признаках как условии членства в союзе» и на основании этого постановления исключил из союза студентов–евреев. Манифестации ненависти и публичные сжигания книг после прихода нацистов к власти в большинстве случаев устраивались именно студентами. Потом появились требования, чтобы академики–евреи не имели права работать с документами на немецком языке, а исключительно с еврейскими или иными иноязычными текстами. Следствием этого явились увольнения евреев–доцентов — а студенчество рукоплескало или (в лучшем случае) молчало. Томаса Манна лишили почетной докторской степени Боннского университета; коричневая униформа затопила всё. И нельзя сегодня замалчивать, что все эти антисемитские настроения, вся эта ненависть и все эти кампании дискредитации [ученых–евреев] расцвели еще в 20–е годы — и что именно традиционалистские студенческие объединения (в первую очередь «Круг учащихся высших школ германского типа») и были организаторами и рассадниками тогдашнего нездорового духа.
