Зарево | страница 28



Хозяин щедрой рукой разламывал на части чурек. Текле принесла аппетитно пахнущий, приправленный перцем лоби.

На правах тамады дядя Чабрец — так с оттенком почтительности называли все присутствующие мужчину с пышными усами — поднял тост. Говорил он по-русски, да и по всему видно было, что он русский, но давно жил в Грузии, а возможно, и родился здесь, и грузинское произношение наложило отпечаток на его речь. Тост был в грузинской традиции: аллегорическое иносказание о том, как в одну дружную семью приехал родственник, о котором младшие только слышали, но не видели его в лицо. Но у всякой семьи есть своя примета, родимое пятнышко, что ли, или еще что-либо такое особенное, — здесь дядя Чабрец покрутил в воздухе пальцами, — и по той примете родня узнала, что возвратившийся действительно и есть член семьи…

— За здоровье нашего родного возвратившегося! — провозгласил дядя Чабрец.

Все выпили в молчании, серьезно, точно делая важное дело.

Не понять иносказания, конечно, нельзя было. «Одно неясно: нашли они на мне нужную примету или нет?» — думал Константин.

Когда тамада снова своей крепкой, до красноты чисто отмытой рукой рабочего разлил вино, Константин попросил слова. Взоры всех устремились на него — вопрошающие, испытующие, а Лена смотрела даже с некоторой строгостью. И Константин, невольно обращаясь больше всего к ней, поблагодарил за гостеприимство. Выражаясь тоже иносказательно, он добавил, что были в этой большой семье такие, которые говорили: «Не лучше ли этого приезжего дяденьку попросить из дому подобру-поздорову». Другие же предлагали испытать его на работе: «Если он умеет работать на нашем винограднике, как мы, тогда он наш». А старая бабушка сказала: «Наш или не наш, но он гость наш, и потому устроим ему пир».

— И я там был и мед пил.

Все засмеялись, зашумели, заговорили по-русски, по-грузински. По-русски хвалили его тост, а что говорилось по-грузински, Константин, конечно, не понимал. После второго бокала кисленького пенистого вина ему стало весело, и всякое подобие серьезных мыслей исчезло.

Константин ласково оглядывал лица новых друзей. Все они — и дядя Чабрец, видимо знавший, когда сказать, а когда помолчать, и строгая Лена, и нервный Давид, и медвежеватый, добродушный Илико — понравились ему.

Вдруг Константин увидел, что дядя Чабрец достал из-за пазухи вчетверо сложенную газету и положил ее на стол. Это было «Русское слово».

— Сегодняшняя? — спросил Константин.