Дети закивали, потом взялись за руки и убежали на кухню.
— Не знаю, снимать пиджак или нет? — обратился к старушке ее неожиданный гость.
Она подумала и махнула рукой:
— Не знаю, Коль, сам решай. Лучше сыми, не заляпаешь жиром хоть… Все, хватит торчать здесь, пошли кушать!
Наконец все уселись за стол. Вдовин пожал руку зятю Игнатьевны и сел на стул у окна. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке — получилось, что напросился в гости. Кто ж знал, что Тарасыча не будет? В упор его никто не разглядывал, но порой искоса и дочка Игнатьевны, и ее муж, оказавшийся крайним молчуном, и дети кидали на него взгляды, как бы говорящие: и кто это пришел? Ему было неловко за свой не очень чистый костюм, за небритость и вообще — за, так сказать, не парадный вид. Хотя рубашка на нем была белая, но даже в ней он выглядел простовато.
Ко всему прочему лицо Николая Вдовина казалось каким-то грустным и виноватым, в глазах застыла тоска. Брови — густые, волосы — зачесанные назад; теперь мало кто так зачесывает, немодно это. Уши — острые, как у волка, вернее было бы сказать — заостренные кверху. Нос — прямой, ровный. Возле тонких, своеобразного рисунка, губ пролегли упрямые, даже немножко злые, морщины, придающие всему лицу тяжелое, горькое выражение. Но больше всего запоминались все-таки его глаза…
Игнатьевна решила снять возникшее за столом напряжение — и достала из холодильника бутылку водки, а следом за ней еще и бутылочку сухого белою винца. И представила гостя своей небольшой семье, налив себе и Вдовину водки, а дочери — вина:
— Ну что же, дорогие мои Ксюшечка, Валера, детки… Вот и собрались мы с вами отметить очередной День Победы. Надеюсь, попозже к нам еще и Николай Тарасович присоединится. Слава Богу, дорогие мои, что вы растете, верней, выросли, не зная ужасов войны. А вот мы с соседом нашим, да вот с его однополчанином, тоже Николаем, близко познакомились с ней, проклятой. Сами знаете, какие потери она с собой несет. У меня мужа забрала, лиходейка, — твоего, Кения, отца и вашего деда… Так давайте выпьем за то, чтобы мы все помнили, что такое — Девятое мая, и за то, чтобы не пришлось на вашу долю никакой больше войны!..
Чокнулись все — в том числе и непьющий зять Валера, поднявший бокал с лимонадом, и дети, которые, конечно, мало чего из речи бабушки поняли. Все выпили и принялись за утку, готовить которую Игнатьевна любила по своему рецепту — нашпиговывала ее рисом и изюмом, а также яблоками, а вокруг утки аппетитно громоздилась жареная, тонко порезанная картошечка.
