Открыто ориентируясь на литературу, создатели стиля «Романтика» черпали вдохновение в приключенческих книгах гимназических лет, равно как и в недавних эпических легендах о революции и Гражданской войне; с начала 1960-х годов подключились сюда и мотивы космических полетов. Авторы прозы, стихов, песен, кинофильмов наперебой призывали молодежь быть этакими вдохновенными чудаками-энтузиастами, бескорыстными «романтиками» и «фантазерами». Со страниц песенников и поэтических сборников тех лет, как из рога изобилия, сыпется многошумная бутафория романтики: «сказки», «чудеса» и «волшебники», «бригантины» и «каравеллы», «Робинзоны», «менестрели» и «барды», «рюкзаки» и «палатки» геологов; звучат призывы и обещания «не знать покоя», «идти навстречу грозам», искать «счастья трудных дорог», «спешить к новым приключениям», «ехать за туманом и за запахом тайги», «пройти по далеким земным параллелям», слушать «дальних миров позывные» и оставить свои следы «на пыльных тропинках далеких планет». Эти характерные приметы того, что можно назвать «стилем “Романтика”», безошибочно узнаваемы даже в тех текстах эпохи, где само слово не упоминается:
Поднимать тугие паруса –
Это значит верить в чудеса.
Собирать в ладони звездный свет –
Это значит восемнадцать лет.
(«Это здорово!», слова И. Шаферана; исп. Э. Пьеха)
Это вам, романтики,
Это вам, влюбленные…
(«Песня посвящается моя», слова Я. Хелемского; исп. М. Бернес)
Романтика!
Сколько славных дорог позади!
Ты – Сибирь моя,
Ты – Галактика,
По тревоге меня позови!
(«Романтика», слова А. Поперечного; исп. В. Трошин, Э. Хиль)
Очень трудно жить на свете
В наши годы без открытий.
Ходят-бродят Робинзоны
Со своими островами…
<…>
В кабинетах канцелярий
Неуютно фантазерам, –
На работу в Заполярье
Уезжают Робинзоны…
(«Песенка Робинзонов», слова Н. Олева; исп. О. Анофриев)
Э-ге-гей, Колумбы, Магелланы,
Паруса сердец поднимем выше!
Кличут нас в дорогу океаны,
В тихой бухте голос мой услышан.
(Симоненко В. «Э-ге-гей, Колумбы, Магелланы…» // Молодая гвардия. 1969. № 2. С. 227)
У меня в рюкзаке много встретилось троп и дорог,
Много синих ветров, и снегов, и весенних тревог…
(«У меня в рюкзаке», слова Л. Ошанина; исп. В. Трошин)
Собраться с тобой нам в дорогу пустяк,
Закинем за плечи дорожный рюкзак!
Колеса хотят улететь от земли –
Приблизится все, что ты видишь вдали.
(«Если хочешь ты найти друзей», слова В. Харитонова; исп. В. Беседин)
Искусственность пафоса «романтики» была ощутима для любого культурно чуткого человека; само понятие скоро перешло в область иронии. «Украл, выпил, в тюрьму. Романтика!» – говорит один из героев фильма «Джентльмены удачи» (сценарий Г. Данелии, В. Токаревой, 1971). В повести И. Грековой «Кафедра» (1977) студенты едут летом работать в тайгу: «По вечерам жгли костры, бацали на гитаре, пели песни про романтику. Но, сказать по правде, никакой романтики не было. Какая тут романтика – комары» (Грекова 1983: 32–33). Что культ романтики насаждался, можно сказать, в административном порядке, было ясно даже детям, как это видно из разговора Глеба Шустикова со школьниками, совершающими велопробег под типичным названием «Знаешь ли ты свой край»:
