Метров за двадцать до человека с собачкой Пашков сбавил шаг. Со стороны это выглядело бы нелепо, если бы он едва не бегом подскочил к знакомому. Мало того, что нелепо. Теперь приходилось думать о таких вещах, как конспирация.
— Привет, — небрежно поздоровался Матвей, присаживаясь на корточки и спуская пуделя с поводка. — Как морозец, а?
— Вполне, — согласился Пашков, здороваясь с ним за руку. — Какие новости?
— Хорошие. Очень хорошие. Наклевывается интересное дело. И денежное. Ага! Вижу, горит душа!
В последний месяц Матвей по большей части пребывал в хорошем настроении. После дела с кредитом он на две недели уехал в Австрию, где ему сделали дорогущую операцию, после которой его, казалось, насовсем пропавшая для активной деятельности левая рука стала действовать почти так же хорошо, как и правая. Врачи порекомендовали ему больше двигаться, и Матвей купил себе пуделя, с которым стал гулять по три раза на дню.
— Что за дело?
— Вот, держи, — Матвей протянул вынутый из кармана меховой куртки конверт из плотной бумаги.
— Что это?
— Спрячь, потом посмотришь. Как раз для тебя дело.
Пашков послушно убрал конверт, на ощупь определив, что в нем несколько листов бумаги. Это было нечто новое. До этого Матвей никаких документов ему не передавал. Он, вообще, не слишком жаловал бумагу, предпочитая ей живое общение. Теперь Пашков знал о нем несколько больше, чем полгода назад, во время их первой встречи. Офицер армейского спецназа, он несколько месяцев воевал в Чечне, получил ранение и долгое время потом провалялся в госпиталях. Подлечить его подлечили, руку спасли, но своих функций она не восстановила. После унизительного освидетельствования его комиссовали, предоставив небольшую пенсию и полную возможность устраиваться в жизни как умеет. Имея все это, а еще жену-учительницу, двух детей и зануду-тестя, у которого они ютились, а также весьма специфический опыт и независимый, даже взрывной характер, устроиться ему в жизни было сложно. Его попытки найти работу грузчиком, охранником, менеджером и даже продавцом окончились ничем.
— Есть хорошее дело, — сказал Матвей, посматривая за бегающим по снегу пуделем. — Перспективное. Мы, можно сказать, входим в большую политику.
— Зачем?
Матвей довольно усмехнулся.
— За тем за самым. За деньгами. Зачем же еще?
— Я уж подумал, что тебе захотелось покрасоваться в телевизоре.
— Ну, без этого я как-нибудь перетопчусь. Хотя в молодости, честно тебе скажу, мне хотелось быть артистом.
