— Встану, если надо будет.
— Тогда хоть пей поменьше.
— Ладно.
Такая покладистость ее заметно удивила. Что это с ним? Большаков подобного рода услуги со своей стороны ценил достаточно высоко и мало кому стал бы их навязывать. В крайнем случае вызвал бы своего водителя, и тот отвез бы гостя. А тут что-то невероятное творится.
— Хорошо, — сдался Пашков. — Но, честно говоря, как-то неловко. Сначала напросился, а потом еще и ночевать остался. Вроде того что «тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде».
— Не говори глупостей, — парировал Большаков. — Тогда на кой ляд мы такую домину отгрохали, если не можем друзей приютить? Никакой неловкости быть не может. Ты нас не стеснишь. Мы тебя не то что не услышим, но и не увидим. То есть я хочу сказать, — поправился Большаков, — что места всем хватит и в твоей комнате все удобства. Да что я тебе рассказываю — сам знаешь. Так что живи сколько хочешь. Нам только приятно будет. Может, напишешь тут что-нибудь стоящее, и тогда мы еще хвалиться будем, что такой знаменитый писатель создал у нас дома свое нетленное произведение.
Это был явный перебор. Жена бросила на мужа короткий удивленный взгляд. С чего бы это он так заливается? Редкое, можно сказать, уникальное зрелище. Неужто так расчувствовался от дарственной надписи? Пока гость рдел и отнекивался от чересчур лестных характеристик, она извинилась и пошла в кухню, сославшись на дела.
Большаков снова разлил водку по рюмкам.
— Знаешь, за что я хочу выпить?
— Я бы выпил за хозяйку, — быстро вставил Пашков, уходя от опасной темы, приближение которой он почувствовал.
— Это еще успеем. За дружбу! Вот так! — со значением — заключил Большаков, чокнулся и залпом выпил. — Пойдем на улицу. Покурим, охолодимся.
Отказываться было неловко. Тем более что Пашков понял — от разговора не уйти. Так уж лучше сейчас, а не часом позже, когда выпитое и съеденное заставит потерять часть контроля над собой.
Накинув куртки, они вышли на крыльцо и закурили, между затяжками с удовольствием вдыхая холодный загородный воздух, замешенный на запахах хвои и снежной свежести.
— Виталий… Скажи мне честно: это ты? — наконец спросил Большаков.
— В каком смысле?
— Ну… Я про Аслана.
— А-а, — как будто сообразив, о чем идет речь, протянул тот, поправляя очки и щурясь на опускающееся к горизонту зимнее солнце. Вид у него при этом был простоватый и по-интеллигентски беспомощный. — Да ты сам подумай… Просто увидел заметку и решил тебе показать.
