– Это какой-то фокус? – Она с опаской взялась за его рукав. – Или я сплю?
– Если и спишь, то со мной! – тут же отбросил романтическое настроение хозяин.
Она пропустила сомнительную шутку и придвинулась совсем близко, когда от костра отделился высокая фигура и направилась в их сторону.
– Не трусь, – негромко успокоил он и повернулся к идущему. – Здравствуй, Федор! Давненько не виделись.
Мужчины обнялись, а Маруся, приоткрыв рот, всматривалась в темноту, из которой тенями проступали цыганские шатры и телеги. Обманываясь ночными тенями, она потрясла головой, но странные видения никуда не девались.
– Твоя новая женщина? – спросил Федор.
– Нет, – ответил Дмитрий Алексеевич. – Я по делу. Мне нужно, чтобы вы научили ее петь.
– Красивая, – заметил цыган, рассматривая Марусю. – Только зачем она в штанах, как мужчина?
– Затем что упрямая, как ослица!
Маруся продолжала пребывать в странном оцепенении.
Дмитрий Алексеевич взял ее за руку, и она покорно пошла за хозяином, как собачонка на шлейке. Перед входом в палатку он задержался и подтолкнул ее к костру.
– Сядь здесь, тебе туда нельзя.
А сам исчез вслед за Федором под пологом. Маруся опустилась на примятую траву и продолжила осматриваться, выхватывая из темноты звуки и силуэты. Вдалеке зазвучала гитара, послышался мужской голос, а из темноты внезапно выступили два голых малыша. Смуглые детишки с торчащими во все стороны вихрами подошли к ней сбоку, и самый смелый решительно потрогал ее озябший локоть.
– Ой! – вскрикнула она и воззрилась на детей. – Вы же замерзнете!
Дети с неподдельным интересом рассматривали незнакомку, а она вглядывалась их чумазые мордашки при свете костра и улыбалась, боясь спугнуть. Их молчаливую дуэль прервал Дмитрий Алексеевич, вышедший из шатра вместе с Федором.
– Нам повезло, сегодня в таборе праздник. Ты сможешь увидеть и услышать все сама.
– Что услышать? – не поняла Маруся.
– Как надо петь!
– Я хорошо пою! – заупрямилась она. – Я всю жизнь пою. У меня музыкальное образование, между прочим.
– Ты поешь голосом, Маша, а они сердцем. – Он впервые назвал ее по имени, и она почувствовала почти неуловимые изменения в его тоне. – Ты знаешь разницу?
Она знала. Ее сердце вовсе не хотело петь, оно хотело плакать, оно задыхалось от боли, оно почти истекало кровью, пока Маруся произносила знакомые слова романсов и незнакомые слова ресторанных песен.
– Это мое личное дело! – возмутилась она и вскочила на ноги.
– Ты или будешь петь с полной выкладкой, или катись на все четыре стороны, – помрачнел непонятый в своем благом начинании хозяин. – Вон, в богадельне вакансия уборщицы открылась.
