— Пей, пей, голубок… Вода хорошая, холодная, из нашего колодца. Ты пей… Это само здоровье, такая вода.
Другой раненый метался в жару. Она намочила тряпку и положила ему на пылающий лоб.
— Вот и пригодилась старуха… А Наталка все на меня да на меня… Понимаете да понимаете… Чего тут не понять? Больному воды надо, известное дело… А ты, голубок, лежи спокойно… Вот полежишь денек-другой, и легче будет…
Она поставила кувшин около раненых и засеменила к себе. Тут она снова уселась на пороге и сразу задремала, утомленная хлопотами. Сквозь сон она чувствовала, как жужжат сонные, ленивые мухи, как греет солнце, как оно сладостным теплом разливается по телу. Ее разбудила вечерняя прохлада. Она с усилием засеменила к раненым и снова вернулась к себе.
— Вот и день прошел… А завтра опять погода ясная будет!
Но завтрашний день принес не только ясную погоду. Утром во двор вошли трое. Бабка Анисья их не испугалась. Что ей немцы? Ей, может, несколько дней осталось до смерти, до той самой смерти, что никак не приходила.
Она спокойно ждала, вслушиваясь в жесткие звуки чужой речи. Пусть болтают. Все равно ничего не поймешь.
Они кричали на нее, она только добродушно усмехалась, стараясь получше рассмотреть их. Да, их было трое, молокососы, не старше тех, которые лежат в шалаше, в углу соседского сада. Она подумала — хватит ли там воды в кувшине? Хоть бы уж эти ушли с богом, надо бы заглянуть к тем… Потихоньку, потихоньку, чтоб никто не заметил… Кто там станет примечать за старухой, которая едва бредет?
Покричали, покричали и ушли. Анисья думала, что на том и конец. Но не успела подняться с порога, как их привалило полный двор.
— Твоя хата?
Она заслонила рукой глаза от солнца. Кто-то говорил по-украински — родная речь, только немного жесткая и хриплая. Понимать она все понимала. Ей только не хотелось разговаривать, — кто их разберет, что за люди.
Но офицер напирал:
— Говори, твоя хата?
Анисья поправила сползавший с седых волос платок. На миг задумалась.
— Моя… А что?
Офицеры совещались между собой. Анисью злило, что они заслонили от нее солнце, и она сердито заворчала под нос.
— Что?
— Ничего… Я так…
— Открывай хату.
— Да ведь открыта, — удивилась Анисья.
— Открывай, когда тебе говорят! — крикнул переводчик.
Медленно, кряхтя, тяжело опираясь на палку, она поднялась и вошла в хату. Офицеры за ней.
— Тесно, духота, — поморщился старший.
— Можно открыть окно, — рванулся кто-то из младших и толкнул маленькое оконце. Оно с шумом распахнулось в еще прохладный от утренней росы тенистый сад.
