Но Сэм в предчувствии надвигающегося безумия с ужасом думал о ночи. Днем он сознавал, что мыслит недостаточно последовательно, что память его стремится восстановить какие-то обрывки песен, строки из евангелия и даже детские стишки, что ему все труднее отличить действительное от кажущегося. Но днем он все же владел собой, был готов к любой реальной неудаче.
А ночь переносила его в иной мир, мир бесформенных призраков, которые были гораздо страшнее действительности. Чтобы прогнать это ужасное наваждение, он разжег огромный костер из последней кучи хвороста. Ярко осветив свой маленький лагерь, он лег отдохнуть. Но снова бредовые мысли не давали ему сомкнуть воспаленных глаз.
Свет костра, даже небольшого, может создать ночью самые неожиданные эффекты, — удивительно, что художники его не заметили: серые или бурые ветви деревьев, выделяясь на фоне темной листвы и ночного неба, выглядят как рельефный орнамент из слоновой кости. Не раз Сэм с любопытством заглядывался на это зрелище. Но теперь, когда его рассудок словно оцепенел, он подпал под власть болезненных фантазий, и причудливое белое сплетение ветвей показалось ему бесформенной массой скелетов, вышедших из забытых могил, вставших с открытых равнин и пустынных горных вершин, чтобы наполнить мрак ночи непонятным ужасом. И больное воображение наделяло зыбкие призраки жизнью — бесстрастной, неподвластной чувствам, освобожденной от оков плоти. На дне ущелья воздух был неподвижен, но сильные порывы ветра сотрясали верхушки деревьев, и бледные силуэты приближались, удалялись, корчились и извивались, прыгали и кружились в пляске смерти, а листья под ударами ветра шелестели то громче, то тише, глухо и заунывно, подыгрывая этому чудовищному карнавалу.
Потрясенный, оторопевший, но не испуганный Сэм следил за ритмическими движениями пляшущих скелетов, потом перевел утомленные глаза на высокий белый ствол соседнего дерева и на свежую могилу под ним. Он смотрел и ждал, что сейчас зашевелится земля и встанет страшный мертвец, которого он предал вечному покою. От этого исполненного ужасом созерцания его снова оторвала дикая вакханалия над головой, и только рассвет вернул его к безрадостной действительности.
В безумии отчетливо различаются отдельные стадии. Сэм поднялся со своего ложа, полный лихорадочной потребности действовать. Наступление следующей стадии — буйного помешательства — зависело только от его состояния и обстоятельств. По привычке он внимательно осмотрелся, перед тем как тронуться в путь. Возле платка с золотом он заметил среди тлеющих углей маленький американский топорик, раскалившийся докрасна. Сэм столкнул его палкой в лужу, чтобы остудить, потом тщательно увязал в платок вместе с золотом и прикрепил сзади к своему поясу. Все это он проделал механически, но старательно, смутно помня о ценности своей находки, но не делая различия между золотом и железом, и упрямо зашагал вниз по ручью — по дважды пройденному пути, совершенно не думая о том, что и третья попытка может снова привести его к тому же месту.
