— Для этого усиливается внутреннее поле. Постойте!
Шевеловский бледнеет. Вскакивает с места, хватает меня и начинает трясти. Он свихнулся?
— Внутреннее поле! Внутреннее поле! Вот в чем проблема! — профессор кричит на весь салон.
Санька с Лупей испуганно смотрят на него. Бингер отскочил и выпучил глаза.
— Оно оказалось слишком усиленным. Именно оно создает противодействие на несущее. Это оно!
Профессор весь трясется. В таком состоянии нам его видеть не приходилось. Все молчат, раскрыв рты, и пялятся на мечущегося Шевеловского. Тот минут через двадцать успокаивается, по очереди обнимает нас всех, включая выбежавшую на безумные крики Надин, и вновь принимается за свои расчеты.
— Ну, пипец, блин! — Санька растерянно смотрит на меня. — Это мы что, починим все?
В его глазах появляется надежда, он подходит к проволочным тахионам и начинает их гладить.
— И вас вылечат, — говорит он шарам и немного приплясывает.
Все возбуждены. Нервно наматывают круги возле профессора. Надин принесла ему фирменный коктейль. Шевеловский выпивает напиток залпом и продолжает писать. Бингер шикает на всех, чтобы угомонились.
Свет погас. Чудное место…
— Смотри, Ваня, я огурец откусил, а он снова целый! Как так происходит? Я все понять не могу! — Лупя редко болтает. В основном ест да спит. Вот кому тут должно нравиться.
Мне тоже лезут в голову всякие мысли. Вот ведь оно — вечная жизнь, отсутствие старения, пища, которая не кончается. Ну что еще надо? Коллектив малость изменить? Добавить, скажем, сюда Гарика, Оксанку, Расковского. Вычесть тех, кто есть, кроме Шевеловского. И Надин. А может, приезжать сюда дела делать? Время растянуто, никто не мешает. Или африканских детей привозить группами. Откармливать и обратно отправлять. А Барьер боли? Как быть с ним? Нет. Все происходящее слишком ирреально, чтобы можно было использовать рационально.
— Профессор, простите, а почему в Чудном месте изменения отборочные? Волшебство, или как там все это назвать, не на все распространяется? Вот сломанное становится целым, еда пошляется, на свои места предметы становятся. А мы свободны от тих метаморфоз. Положения в пространстве не меняем, контроль над действиями есть. Словно все подчинено разуму. Но чей он? — Мне не хочется отвлекать Шевеловского, но иногда от этих странных вещей становится жутко и хочется найти хоть какое-нибудь объяснение.
Профессор смотрит мне в глаза. Он очень серьезен. Сквозь стекла очков пробивается упорный, немного отрешенный взгляд.
