Дочитываю Мережковского и уже в конце книги (стр.505) умирающий Александр Первый говорит императрице: «Не страшно, Lise, не страшно».
Вот и это повторилось. Два «не страшно» выпали на субботу и воскресенье.
Нестрашная неделя.
Дальше – больше. Вскрытие Александра (стр.510): «При отделении пилою верхней части черепа из затылочной стороны вытекло…»
Стр. 512 – «Хотя выражение лица очень изменилось, когда при наложении отпиленной верхней части черепа на нижнюю натягивали кожу с волосами…»
Борис Александрович, Борис Александрович!
Александр Павлович, Александр Павлович!
Дмитрий Сергеевич, Дмитрий Сергеевич!
Новый узелок на памяти.
23.01.2011
Вечным может быть только абстрактное. То, что словам не по зубам.
Поэзия трепещет вокруг него, как мотылек около свечи, и либо сгорает в безумии зауми, либо, опалив крылья, ползает по земле в поисках гибели.
Абстрагироваться от я – задача поэта. Смотреть на психические процессы, протекающие в тебе, как на природные явления. Из этой отрешенности и возникает ты-наблюдатель, созерцатель эксцессов себя, коллекционер мыслей и эмоций, слепой музыкант, играющий на ситаре судьбы.
БАН-дурист.
24.01.2011
Продолжение коитуса с континуумом
Снова газетные изыскания.
Репортаж из перегоревшего БАНа.
Сдам туда когда-нибудь комплект «Крещатика» (сейчас их уже больше 50-ти номеров).
В «Известиях» от 2.02.2011 (номер страницы впопыхах отрезал) упомянутый фонтан, Дм. Быков, пишет в связи с 90-летием первого заседания «Серапионовых братьев»:
«(…) живая растерянность хорошего человека, осознавшего, что быть человеком уже недостаточно».
А я о чем писало: «Быть человеком мозгу больше не охота». Читайте «Записки неохотника»!
Читайте «Чайку» Чехова!
Вчера смотрели с женой «Чайку» в постановке Йонаса Вайткуса. Он пытается демонизировать Чехова еще круче, чем Кристиан Люпа («Чайка» в Александринке).
Чехов становится все более и более обэриутским. От него разит и футуристами теперь.
Это бесстыжие игры времени. Сумеречные настроения сменяются заревом ада и дада
Но это общеизвестно. Я же обалдело, услышав (сто раз слышанную) реплику Дорна: «Нет, не пустяки. Вино и табак обезличивают. После сигары и рюмки водки вы уже не Петр Николаевич, а Петр Николаевич плюс еще кто-то; у вас расплывается ваше я, и вы уже относитесь к самому себе, как к третьему лицу – он».
Значит, мое я теперь под вечным кайфом. Пить больше не надо. Хорошо бы и не есть и не спать, как было на той моей открытке, изданной Таней Михайловской, что висела у Лены на 5-ой Красноармейской. «Никогда не спи, ничего не ешь».
