ИЮЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ
В последних числах июня получаются все более и более определенные сведения, что большевики, оставшиеся довольными подсчетом своих сил на мирной манифестации 18-го июня, теперь решили предпринять крупное вооруженное выступление для свержения правительства, одновременно и Совета, слишком, по их мнению, консервативного, а также вообще властей придержащих. Приток денег из Стокгольма весьма заметно увеличивается, деятельность большевиков в полках становится более напряженной, в Кронштадте готовят десант и, наконец, получаются достоверные сведения, что выступление произойдет 4-го июля.
Правительство в страхе. Совет сильно волнуется. Заезжаю накануне в заседание Совета, где меня просят для большего единения на время беспорядков перенести свой штаб в Тавриду. (До чего струсили). Категорически отказываюсь, приводя все доказательства неудобства такой комбинации не только по соображениям техническим, но и по психологическим. Наконец, если им придется плохо, мне легче их спасти поддержкой извне, а если я буду осажден, — пускай они меня вызволяют. Делаю распоряжения об усилении, в случае надобности, караула в Тавриде из ближайших частей. Прошу назначить в штаб постоянное дежурство из членов Совета; со своей стороны оставляю им для связи со мной Никитина. Захожу в комнату, где Совет организовал свой боевой штаб и с умилением взираю на юного прапорщика, уже начавшего писать журнал военных действий, отмечая по часам сведения о том, что происходит в полках.
Возвращаюсь в штаб, где к вечеру у меня в большом кабинете настоящий базар: собираются почти все члены Правительства, считающие своей обязанностью мне давать советы. В углу Якубович с Романовским водят пальцами по плану Петрограда, рассуждая о том, куда следовало бы послать дозор, а куда — роту. Среди общей суматохи утешением служит веселое лицо Пальчинского да ироническая улыбка Переверзева, сидящего в кресле напротив моего письменного стола. От этого последнего исходит единственное разумное предложение, когда бы то ни было слышанное мною от члена Временного Правительства, а именно, — немедленно опубликовать все имеющиеся у нас документы, доказывающие связь большевиков с немецким шпионажем. Алексинский>{157} взялся проредактировать соответственные разоблачения за собственной подписью. Поддерживаю идею Переверзева, и она приводится в исполнение.
Все присутствующие, по-видимому, ожидают от меня каких-то «решительных» действий, но я, рискуя подвергнуться жестокой критике за бездействие власти, никаких особенно активных мер не принимаю. Удивительно, как мало людей понимают то, что я называю «психологическим пульсом событий». Всякий наблюдательный военный человек чутьем должен улавливать минуту, когда настроение публики с обеих сторон достигло благоприятной точки напряжения, — положительной для вас и отрицательной для противника. Я определенно чувствую, что минута эта далеко не наступила. Но даже переходя на более реальную почву, если бы я сейчас вывел те пехотные части, на которые я рассчитываю, и встретил бы большевиков вооруженным сопротивлением одновременно в различных частях города, трудно было бы руководить разрозненными действиями. Атмосфера, очевидно, сложится неблагоприятно для меня, затеявшего братоубийственное побоище, да кроме того я не совсем уверен в надежности даже самых верных частей после усиленной большевистской агитации последних дней.
