– Убери руку, Гельмут, – ленивым голосом произнесла Альва, – а то получишь затрещину.
– Как ты видишь? – удивился он. – У тебя же глаза закрыты…
– Женщине не обязательно видеть, она чувствует.
– А ты разве женщина? В прошлом году тебе еще не было четырнадцати, а в этом году до Дня Совершеннолетия еще две недели. Или ты нарушила традиции?.. То-то Фриц ходил, облизывался, довольный как мартовский кот, хвастался…
– Фриц – трепло, не верь ему, – сказала Альва, искоса глянула на него; фиолетовое небо отразилось в ее голубых глазах, окрасив их в глубокий синий цвет.
– А если Первого мая я тебя позову, ты пойдешь со мной? – сказал он и почувствовал, что ему не хватает воздуха.
Он сел, поискал камешек в песке, кинул его в Канал. Камешек бултыхнулся, пропал, круги разбежались по медленно текущей воде. Он ждал ответа, с бьющимся сердцем глядел на настоящее Солнце – маленький желтый кружок, смотреть на который было совершенно безопасно. Не дождавшись ответа, он обернулся к ней. Первое, что бросилось в глаза – ее бедра. Боже! какие у нее бедра! Они слепили глаза, но он не отвернулся. Она лежала перед ним нагая, с выгоревшими на искусственных солнцах льняными волосами, такая близкая, доступная. Розовые губы разошлись в улыбке, блеснули жемчужные зубы – влажные, белые, с едва заметной голубизной, вероятно, прохладные… Сейчас она ответит, сейчас решится его судьба. Судя по доброжелательной улыбке, ответ должен быть положительным. О! Если б это было так, он избежит позора отвергнутого, насмешек парней. В день совершеннолетия он станет мужчиной!
– Можно я тебя поцелую? – стесняясь, спросил он.
Альва рассыпалась звонким смехом.
– За тобой не угонишься, – сказала она, отсмеявшись. – То тебе то надо, то это…
Это потому, подумал он, что все навалилось разом: экзамены, Первое мая, не простое, обычное для него, – его Первое мая! А тут еще родители решили переехать…
– Знаешь… – сказал он вслух, – а мы, наверное, осенью уедем с Марса. Насовсем.
– Куда? – спросила она и приподнялась на локте. (Значит, он ей не безразличен!)
– В Столицу, – ответил он.
– В Новый Берлин, что ли? На Большой Сырт?
– Не-а… Дальше, в столицу Федерации, на Бету Центавра.
– Счастливец.
– Да ну, нужна-то она мне сто лет. Просто отца переводят в руководство Корпорации.
– А здесь кем он работал?
– Гросляйтером лаборатории шахтного оборудования. А будет одним из директоров.
– У! ты совсем загордишься, знать нас не захочешь.
– Стоит тебе только пожелать, мы будем видеться каждый день по Спейс Сети. А когда мне исполнится 18 лет… Я могу… забрать тебя на Бету.
