. Подтверждение того, что при тоталитарных режимах дипломаты «не самые надежные источники для определения действительных намерений их хозяев»
>{26}. А те из дипломатов, которые могли обладать информацией о тайных контактах, например, советник полпредства СССР в Германии, затем поверенный в делах СССР в Германии ГА. Астахов, были уничтожены физически
>{27}. Вот почему комиссия А.Н. Яковлева не обнаружила в дипломатической документации СССР за 1937–1938 гг. свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Германией
>{28}. Хотя такие документы должны быть, если вспомнить заявление, сделанное В.М. Молотовым при ратификации договора с Германией о ненападении, о том, что «советское правительство
и-раньше (когда это — «и раньше»? Может, после продления Гитлером в мае 1933 г. советско-германского Берлинского договора 1926 г.? —
В. Н.) считало желательным сделать дальнейший шаг вперед в улучшении политических отношений с Германией…»
>{29}.
Все же остановимся на «откровении» Сталина, поставившего заключение пакта о ненападении с нацистской Германией в причинно-следственную связь с Мюнхеном. Ибо, как бы то ни было, это высказывание Сталина о советских мотивах при заключении пакта с нацистским агрессором наводит на вполне определенные суждения. Ясно, что это сталинское «откровение» выдает желание оправдать сделку с Гитлером в самый пик политико-дипломатического кризиса в Европе, переросшего через несколько дней в мировую войну. Но сопоставив Мюнхен и советско-германский пакт, Сталин, вольно или невольно, оттенил международные последствия пакта, его роль как одного из двух, наряду с Мюнхеном, рубежных событий на пути к мировой войне.
Однако одной такой общностью Мюнхена и пакта дело не ограничивается. И вот почему. Если по соглашению в Мюнхене речь шла об «уступке» нацистской Германии части территории одной страны — Чехословакии, то в Москве, помимо пакта, развязавшего руки Гитлеру для нападения на Польшу, стороны договорились «в строго конфиденциальном порядке» о разграничении сфер обоюдных интересов во всей Восточной Европе. Публичное обязательство взаимного ненападения было подкреплено тайной сделкой, достигнутой за счет сразу нескольких малых стран — от Финляндии на севере до Румынии на юге.
Кроме того, Мюнхен оставил окончательное решение вопроса о войне или мире открытым, а советско-германский пакт, подписанный в самом преддверии нацистского нападения на Польшу, подвел черту, означавшую неизбежность всеобщего европейского конфликта. Как в Мюнхене, так и в Москве заключенные с Гитлером соглашения вели к войне, но в первом случае скорее можно говорить о губительной ошибке лидеров Англии и Франции, а во втором — о явном сговоре, прежде всего против Польши. «Ведь мы вроде бы отдали Польшу на растерзание гитлеровской Германии и сами приняли в этом участие», — вспомнит впоследствии Н.С.Хрущев
