И уж конечно, не приходило тогда в голову, что когда-нибудь я стану взрослой и напишу книгу о нашем дворе, о Мишке, о Пучкове, о Москве тех давних лет. О том, что видела сама, и о том, что видели другие.
Но это будет потом, через много, много лет.
А пока Сашка Пучков кричит нарочно противным голосом:
— Салочка! Дай колбаски!
Он подпрыгивает от нетерпения; очень ему хочется, чтобы Лёнька-Леденчик погонялся за ним. Но Лёнька хитрый, он знает, что Пучкова ему не догнать, и бежит за толстым Борисом с чужого двора. Борис уже запыхался, и совсем скоро Леденчик осалит его. И тогда будет Борис салочкой, и ему будут кричать: «Салочка! Дай колбаски!»
Борис замечает в форточке Мишкину голову и зовёт:
— Мишка! Выходи гулять!
Хочет, чтобы Мишка был на новенького. Кто на новенького, тому и водить.
А Мишка согласен быть на новенького. Вдруг он самого Сашку Пучкова осалит? Как побежит изо всех сил, как разгонится! Раз — и хлопнет Пучкова ладонью по спине. Почему так не может быть? Очень даже может быть.
Ну, а уж если не догонит Пучкова, то Леденчика догонит без труда. За Борисом с чужого двора и бегать нечего, какой интерес за ним бегать, он толстый и непроворный.
— Мишка! Выходи гулять!
— Иду! Сейчас!
Какие прекрасные это слова: «Выходи гулять!» Ты рванёшься за дверь, и сразу — другая жизнь, другой свет, другая скорость. И ноги сами несут тебя — быстрее, быстрее. Там, во дворе, — игра, и спор, и крик до хрипоты. Там Сашка Пучков и его превосходство, от которого тебе иногда тоскливо. Но зато там Таня. Таня Амелькина прыгает через верёвочку, лёгкие ноги мелькают, мелькают.
— Иду! — кричит Мишка. — Сейчас!
Он спрыгивает с подоконника.
И тут бабушка говорит:
— Куда? Даже не думай и выбрось из головы.
Бабушка говорит очень чётко и размеренно, как будто диктует диктант.
— В чём ты пойдёшь? Ботинки я сегодня в починку отнесла, только завтра будут готовы. Теперь же любой сапожник ставит свои условия.
Мишка молчит. В голове у него звенит двор, он почти не слушает бабушку. Бабушка садится на диван, натягивает папин полосатый носок на перегоревшую лампочку и начинает штопать. А Мишка стоит посреди комнаты и держит под мышкой куртку.
— И почему обязательно по улице носиться? Ты что, уличный мальчик? Сядь и почитай Лермонтова. Я в твоём возрасте почти всего Лермонтова наизусть знала. А эти уличные беспризорники пускай бегают.
— Бабушка! — взмолился Мишка. — Я могу в тапках, мои парусиновые тапки совсем целые. Даже лучше, чем в ботинках. И почему беспризорники? У Сашки отец милиционер, у него наган настоящий.
