Жители Петербурга и взволнованные туристы! Не ищите и даже не пытайтесь вспомнить ресторанчик на Петроградской под названием «Эг-ног»! Такое слово существует, правда, я не сообщу вам, что конкретно оно обозначает, поскольку во всей этой истории должна быть хоть одна загадка, но кабак с таким названием «прожил» всего пару месяцев. Его открыли благодаря новой экономической политике демократической правящей партии и лично г-ну Шамилю, а закрыли во многом из-за того, что двум насмерть перепутанным журналистам пришлось зайти в него для того, чтоб избавиться от «хвоста».
Ведь как бы мы ни бравировали, ни рассуждали об античных героях, об их сухожилиях и пятках, нам было очень не по себе. Даже по задумчивой улыбке пьяноватого Гаррика любой Кашпировский мог бы догадаться, что ему очень-очень не хочется оказаться «огорченным до безобразия» кастетами «ас-тратуровских» боевиков, а на удивление трезвый Дм. Осокин (это я) не очень-то жаждал встречи с милицейскими для тривиальных бесед на скучную тему «Почему убили Михалыча?».
Кроме того, во мне бурлила праведная обида за преданную дружбу. «Каким бы крутым миллионщиком ни стал мой бывший сокурсник Игорь, какие бы силы ни оказались у него в подчинении, стоит ему показать, что старых друзей предавать нельзя. Тем более покушаться на их приятелей и убивать их знакомых!» — думал я приблизительно так, потому что, как ни стыдно признаться, проблемы новой капиталистической законности волновали меня не больше, чем проблемы законности тоталитарной. То бишь социалистической, то бишь не волновали вовсе Ежов, Хрущев, Горбачев и Ельцин, безусловные герои в соответствии с законами их времени. Но стоит этим законам потерять актуальность, законодатели сразу же объявляются преступниками. Меня всегда больше волновали законы вечные по типу «не убий!», «не Дай еды псам, пока дети не насытились», «смотрите, но не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть» и «увидев же в те дни погибающих, не вздумай помочь, но отстранись, ибо не в твоей воле препятствовать замыслу Господнему»*.
Но не ужасаться я уже не мог. Хрен с ним, с Василиванычем, здесь людей Корнева можно было еще оправдать, они с ним поговорили дружески, предостерегли, а он назло сделал то, чего его просили не делать… Хоть бы поимел мужество объявить им прямо: «Ваши просьбы не ассоциируются с моим субъективным мироощущением», — ан нет! Небось при встрече с Тарановым кивал: «Сделаем, шеф, бу спок!» — а затем тиснул в газетке отчетец. Ладно! Главное, что даже за это даже Василиваныч и никто другой не заслуживает пули в руку. Ладно, господин Корнев… разберемся!
