Но Гринсон не мог преодолеть потребность Мэрилин в работе, в игре. Без компенсации, которую давала ненавистная и желанная творческая работа, она вновь впадала в депрессию. Именно в ту грустную зиму она послала Норману Ростену это короткое стихотворение:
Спасите. Спасите. Спасите.
Я чувствую, что приближается жизнь.
Но ведь я хочу умереть.
Когда Мэрилин исполнилось тридцать пять, она постоянно рассказывала своему психоаналитику о физических страданиях из-за расставания с любовником. Во время сеанса, громко, истерически зарыдав, она затем начала успокаиваться, утешаясь мыслью, что психоанализ поможет ей собраться и вновь обрести целостность. Когда она произносила эти слова, Гринсон заметил, что Мэрилин мягко и ритмично ласкает гобелен над диваном, полузакрыв глаза. Помолчав, она сказала:
— Вы добры ко мне. Вы действительно стараетесь мне помочь.
Она продолжала молча поглаживать гобелен. Он тоже молчал. После нескольких минут, когда слезы на ее глазах высохли, она перестала гладить стену, поправила слегка измявшуюся одежду и сказала:
— Теперь я чувствую себя лучше; не знаю почему, но я чувствую себя лучше. Возможно, это ваше молчание. Я почувствовала его как что-то теплое и утешительное, а не холодное, как бывает иногда. Я больше не чувствовала себя одинокой.
Вначале Гринсон не понял, что его кабинет стал для нее в тот момент своего рода переходным объектом. Представлялось, что поглаживание стены имеет много других значений. Мэрилин гладила стену, как гладила бы живого человека, так, как она хотела бы, чтобы ее любовник или Гринсон гладили ее саму. Поглаживание стены было — Гринсон понял это лишь позднее — повторением более инфантильного действия. Ритмичное движение с полузакрытыми глазами, успокаивающее воздействие невмешательства — все это должно было указать ему на то, что она переживала переходный перенос.
Как только он заговорил, она прервала его, чтобы сказать, что его слова представляются ей вторжением. Он подождал и затем тихо сказал, что у него было впечатление, что когда она плакала, то соскальзывала в прошлое. Поглаживание стены, возможно, вернуло ей чувство благополучия. Мэрилин ответила:
— Но я почти не замечала, что гладила стену. Мне больше всего понравилась эта ткань на ощупь. Ее текстура. Совсем как мех. Странно — гобелен как будто отвечал мне на своем языке.
— Когда, лежа на диване, испытывая тревогу, — сказал аналитик, — вы почувствовали, поглаживая стену, что мое молчаливое присутствие успокаивает, как присутствие фигуры матери.
