Затем Мэрилин попросила мужчину взять ее сзади, действительно сзади, уточнила она. Он удивился, но увидел в этом дар, ее подарок ему. Она отдавала ему самую интимную часть своего существа, самую тайную часть себя самой. Она легла на живот. Он смазал себя гелем, который она протянула ему, и проник в нее, неподвижную и обжигающую, ненадолго, но сильно и даже с какой-то враждебностью. Откинув рукой волосы, закрывшие ее лицо с левой стороны, он увидел, как она сжимает в правом кулаке утолок смятой простыни, словно мягкую игрушку, как что-то нежное, теплое и душистое. Она мягко потирала ею свой подбородок. Он спросил ее: «Тебе приятно, ты меня чувствуешь?» А потом: «Скажи, я не делаю тебе больно? Хочешь, чтобы я перестал?» Она не ответила ни на один из вопросов и просто молча продолжала тереть простыней губы. Ему пришлось выйти, опечаленному ее печалью. Они расстались, бормоча неловкие благодарности.
На следующий день она рассказала об этом Гринсону.
— Я вижу в вашем рассказе сновидение; это как будто бы не было пережито в действительности. Вы были там, но в то же время это были не вы. На самом деле вы пытались освободиться от власти этого мужчины. Простыня — это то, что мы называем «переходным объектом». У всех нас есть переходные объекты. Больше всего поражает то, как вы все время возвращаетесь к самой себе, словно по кругу. Вы как будто говорили этому мужчине: «Тебе не достанутся мои губы, ты не услышишь мой голос. Ты можешь врываться в мой анус сколько хочешь — это как будто уже не часть меня». Вы знаете, в отличие от рта, который для нас связан с голосом и личностью, анус связан со стыдом, потерей власти над собой, разрушением, ранимостью.
Мэрилин ничего не ответила. Она почувствовала, как по щеке ее скатилось несколько слезинок, и не стала их вытирать.
Санта-Моника,
Франклин-стрит
июнь 1961 года
По мере того как психоанализ двигался вперед и «перенос» становился интенсивным и хаотичным, Мэрилин все больше сближалась с семьей Гринсона. Она всегда держала у своего психоаналитика охлажденную бутылку шампанского «Дом Периньон», чтобы выпить бокал в конце сеанса. Мэрилин регулярно оставалась ужинать с семьей и не отказывалась мыть посуду. Она обожала кухню в мексиканском стиле, в которой собиралась семья, гостиную с облицованными панелями стенами, полками с книгами и произведениями искусства. С балкона ей были видны сад, бассейн и странное дерево, под которым стояла двухметровая полинезийская статуя божества с широкой улыбкой, словно смеющегося над посетителями.
