Вечером 19 июля Мэрилин пригласила к себе Дэниэла и Джоан, чтобы отпраздновать день рождения девушки и поблагодарить обоих за то, что они всегда были рядом в отсутствии их отца. Она была очень весела и призналась Джоан: «Знаешь, я могла бы описать свою жизнь одними названиями песен в моих фильмах. «Каждому ребенку нужен папа»; «Поцелуй»; «Когда любовь приносит несчастье»; «Брильянты — лучшие друзья девушек»; «До свидания, малыш»; «Когда получишь, что хотел, ты больше этого не хочешь»; «Зной»; «Ленивая»; «Река без возврата»; «Я подам жалобу»; «Один серебряный доллар»; «Эта старая черная магия любви»; «С любовью покончено»; «Хочу, чтобы ты меня любил»; «Сорваться с цепи»; «Мое сердце принадлежит папе»; «Безнадежно романтична»… Ну, хватит! Но теперь я больше не пою. Ни в фильмах, ни в жизни».
Джоан подумала, что она могла бы прибавить к своему каталогу «С днем рождения, Мэрилин», но ничего не сказала.
На следующий день Мэрилин легла в больницу «Ливанские кедры», на гинекологическую операцию. Некоторые говорили об аборте, другие о выкидыше. Она записалась под именем Зельды Зонк.
Санта-Моника,
Франклин-стрит
25 июля 1962 года
В тот день, когда Дэррил Зэнак стал президентом киностудии «Фокс», Гринсон провел с Мэрилин два сеанса — один в своем кабинете, другой у нее дома. Энгельберг сделал ей инъекцию снотворных. Кроме того, Гринсон прописал нембутал. По возвращении из Европы психоаналитик принимал Мэрилин каждый день. Она звонила ему беспрерывно, иногда в два, три или четыре часа утра. Она также звонила Бобби Кеннеди, с которым вновь встретилась месяц назад на званом вечере у Лоуфордов.
Когда анализ Мэрилин возобновился, Гринсону казалось, что ей стало лучше, хотя она все время говорила о разрыве, разлуке и одиночестве. Возможно, его впечатление было связано с чувством вины, так как он считал себя ответственным за ее увольнение «Фокс» в его отсутствие. Может быть, Гринсон также пытался успокоить себя, думая, что этому придет конец, что она выздоровеет, освободится, что она больше не будет нуждаться в нем по семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Узник, отпущенный под честное слово, как он говорил, вечный узник метода лечения, который он счел необходимым для нее и который, как постепенно выяснилось, оказался невозможным для него. Он понимал, что эта тревога, эта ожидание другого всем своим существом, это безмерное ожидание не есть ожидание настоящего человека, его, Ральфа. Мэрилин ждала даже не другого, безымянного, неизвестного. Она ожидала, что никто не ответит ее ожиданиям.
