Кьюкор собирался отомстить Мэрилин — он тоже тяжело переживал болезненное столкновение с ней. В течение семи недель съемок она постоянно изменяла свои сцены и реплики. Сценаристам, под надзором и управлением Гринсона, пришлось переносить съемки эпизодов и изменять предусмотренные вначале порядок и содержание кадров. Но больше всего Кьюкора выводило из себя присутствие Паулы Страсберг на съемках каждой сцены. По его мнению, метод актерской студии был претенциозным бредом: он дорожил прерогативами режиссера. После каждого плана, когда он говорил: «Снято!», Мэрилин поворачивалась не к нему, а к Пауле, чтобы спросить ее, хорошо ли получилось на этот раз. Они отходили в сторонку и с невероятно серьезным видом переговаривались, вынося в конце концов вердикт «Да!» или, что бывало чаще, «Нет, это не годится! Снимем еще один дубль!». Дин Мартин, партнер Мэрилин, вымещал раздражение на клюшках для гольфа; он отходил погонять шары в углу студии. Паула, Гринсон, Генри Вайнштейн, продюсер и друг психоаналитика, — слишком многие оспаривали у него право окончательного принятия решений.
Кьюкор сохранял вежливость как мог. Просто, когда Мэрилин слишком часто повторяла: «Еще один дубль», он отвечал: «Конечно, дорогая» — и каждый раз выкрикивал: «Мэрилин, последний дубль!», снимая при этом еще четыре-пять эпизодов без пленки в камере. После каждого просмотра рабочих материалов Кьюкор уединялся с ассистентом, Джином Алленом, и когда они выходили из проекционного зала, Мэрилин в тревоге встречала их у дверей: «Ну, как?» Кьюкор поворачивался к Аллену и шептал ему на ухо: «Она хочет спросить: как я вам понравилась?» С чарующей улыбкой он успокаивал ее: «Великолепно, Мэрилин, великолепно». После последнего сеанса съемок постановщик публично заявил: «Студия согласилась удовлетворить все ее требования. Она вела себя жестко. Очень жестко. Во всем. Со мной она была притворно приветливой. Мне очень жаль видеть ее такой, мне жаль, что она вступила в драку с тенями. Даже ее адвокат, Микки Рудин, от нее устал, а она устала вообще от всего. Я думаю, это конец ее карьеры».
Теперь Кьюкор понимал, что предчувствовал конец самой Мэрилин. И в этом фильме об умершей актрисе он хотел передать ту невероятную живость, которая, независимо от ее собственной воли, отличала все ее выступления. Это почти невыносимо веское присутствие на экране в сценах, сохраненных при монтаже «Что-то должно рухнуть», хотя она выглядела совершенно отсутствующей во время самих съемок. Отсутствующей, даже когда являлась на съемочную площадку. На экране Мэрилин, казалось, двигалась в замедленном темпе, и это оказывало прямо-таки гипнотическое действие. Теперь взгляд ее был почти все время обращен в никуда, именно это и было прекрасно. Сам Кьюкор собирался сыграть роль терпеливого, гениального режиссера, которым ему так трудно было быть в действительности. Он снова изменил название фильма, выбрав «Важно то, что на экране». Он постоянно вносил изменения в свой проект, но в итоге отказался от него, когда появились статьи, в которых Гринсон обвинялся в том, что принял участие в заговоре с целью убийства актрисы.
