— Ладно, не будем мы шушукаться! — пообещала Тайка и с задорным фырканьем нырнула под тулуп к свернувшейся клубочком Наташе. Митя уже давно спал у бабушки Пантелеевны под боком.
А вскоре и весь дом, мирный, тихий, немного грустный, погрузился в сон.
* * *
Не рассвело еще, а Тайка и Наташа обежали всю Пень-ковку, сзывая детвору на пруд делать карусель. Прилетели домой красные, гордые. Митяйка встретил их скандалом.
— Бессовестные! Жадючки! Самолюбки! Трудно было разбудить меня, да? Не пойду я с вами на ваш вонючий пруд!
Тетка Устинья посмеивалась:
— Крой их, Митюшка, крой!
Дядя Николай, занятый починкой бабушкиного валенка, тоже весело хмыкнул. Захохотала Тайка, и только Наташа расстроилась:
— Митя! Как можно! Ты никогда дома так не разговаривал!
Ее поддержала бабушка Пантелеевна.
— Что ты грубишь старшим, голубок? Знали бы мы, что ты такой гневливый гость окажешься, и не пригласили бы тебя ни в жисть.
Митя сразу притих, но смотрел на девочек по-прежнему косо.
Наложив на валенок заплатку, дядя Николай позвал Митю:
— Идем-ко сделаем чертежик. Подумаем, как мы нашу карусель будем строить.
Подошел Митя как бы нехотя, но вскоре забыл про свою обиду. Рисунок-чертежик ему очень понравился.
— Ну, пошли скорее! — схватился Митя за шапку.
— Подожди, сынок, пусть ободняет малость. Выйдет солнышко, обогреет воздух, чтобы веселей нам работалось.
Наконец, когда растворилась на снегу под окошком последняя, голубая тень, когда солнце, белое и пронзительное, выскочило из-за леса и покатилось, покатилось вдоль деревни, Николай и дети вышли на улицу.
— Держись, Таисья! Придем на пруд да не окажется там ни единой живой души — пропала твоя головушка! — подогревал настроение Николай.
— Окажется, окажется! — заверяла Тайка, а сама холодела от страха. А вдруг и правда не соберутся ребята, ведь сорвался же в прошлый раз субботник по вывозке золы. А может, и собирались, да уже разошлись, их не дождавшись.
Вот и гора. Выехали на взлобок. Весь склон, весь пруд усыпаны ребятней. Были кой-кто и из взрослых.
Наташа и Тайка толкнулись палками, понеслись вниз, к речке.
— Охо-хо! С дороги! — орала Тайка. — Здорово, Сорока! Айда за нами! Охо-хо!
Николай поставил Митяйку на свои лыжи впереди себя, взял его под мышки, и они покатили вслед за девчонками.
— Ай! Ой! Не надо! Боюсь! Пешком пойдем! — верещал Митя. Потом смолк. Покраснел как рак. Выкатил глаза. Ветер хлестал в лицо, и из глаз Мити лились слезы, а все внутри куда-то поднялось, и в животе образовалась холодная пустота. И тело потеряло вес.
