Я задумчиво склоняю голову, мои глаза смотрят куда угодно, избегая смотреть на нее и в эти печальные глаза.
— Диверсия — нечто достаточно привлекательное, чтобы отвлечься от реальных потрясений, изводящих тебя глубоко изнутри.
Она кивает, но спрашивает:
— Ты так видишь меня?
Я поднимаю свои глаза на нее и обнаруживаю, что выражение ее лица наполнено подлинным любопытством, а не гневом или болью. Я качаю головой.
— Нет. Не тебя.
— Знаешь, у меня были мечты. Цели, — она улыбается, но смотрит вниз, скрывая блеск своих глаз. — А теперь, я не отличаюсь от них. Я такая же, как все те другие женщины. Борющиеся, цепляющиеся за надежду, что мы можем представлять собой нечто большее, чем вооруженную конфету для ведения бизнеса или дизайнерских инкубаторов. Что можем быть по-настоящему любимыми за то, кем являемся, а не за то, что изображаем.
Я не отвечаю, позволяя словам повиснуть в воздухе, пока они не рассеются под тяжестью боли Элли. Она встает и начинает собирать оставшуюся еду.
— Уже поздно. И тебе нужно поспать, чтобы выглядеть свежим и красивым, — подмигивает она мне, прежде чем возвращает беззаботную улыбку. Я помогаю ей выбросить мусор, пока она кладет посуду в раковину.
— Мне? Быть свежим и красивым? С чего ты взяла, что меня вообще заботит красота? — я забираю у нее помытую посуду и вытираю ее полотенцем.
— Ты шутишь, верно? — она ухмыляется, очищая сковородку. — Ты обладаешь красотой, как большинство женщин обладают обувью.
— Не разделяю твои взгляды, — и меня это не заботит. Мне абсолютно насрать на то, что считается красивым в современном обществе.
— Ну, во-первых, посмотри на это место, — говорит она, взмахом мокрой руки указывая на помещение. — Это поместье восхитительно. Как рай посреди пустыни. Оно кажется почти миражом.
Я киваю головой в знак согласия. «Оазис» — это мой оазис, мое убежище. Мое спасение от всего непрерывного самолюбования и хренотени, что приходит с удачей. Я оказался посреди пустыни — так далеко, как только мог устроиться от своего первоначального дома в Нью-Йорке — не случайно. Одиннадцать лет назад, когда я попрощался с шумом, трафиком на дорогах, пропитанных запахом мочи и дизельного топлива, я сказал себе, что никогда даже не вспомню свою старую жизнь с чувством нежности. Спустя несколько лет после этого, я нашел «Оазис» и осознал, что оказался дома.
— И, во-вторых, — говорит она, поворачиваясь ко мне, ее щеки вспыхивают розовым, — все дело в тебе.
