— Быть может, тогда ты, Элли, близка к тому, чтобы вылечить все болезни человечества.
— Я могла бы полностью провести свою жизнь, употребляя в пищу только его и ничего больше, — она кладет еще одну порцию на свой язык, той же самой ложкой, с которой я только что занимался сладкой, страстной любовью. — До сих пор поверить не могу, что ты никогда его не пробовал.
Я пожимаю плечами, тотчас чувствуя себя как идиот, потому что за сегодня пожал плечами, по крайней мере, с полдюжины раз. Но есть в Элли нечто особенное, из-за чего я остаюсь... неуверенным. Может даже, немного изумленным. Она отличается от любой клиентки, с которой я когда-либо работал, и совершенно противоположна тем женщинам, которых я когда-либо находил для себя привлекательными. Но что-то в ней есть, что-то столь искреннее и неожиданное, что почти заставляет влюбиться в нее. Может, она загадка, в которой я никогда не смогу разобраться. А может, она просто настолько чертовски идеально несовершенна, чем и привлекает. Но чем бы это ни было — оно зацепило меня. Как бы хреново это ни звучало, но оно зацепило меня.
Вот почему я не удивляюсь, кода слышу свои слова:
— В моем детстве было много вещей, которые мне не довелось попробовать. И, становясь старше, я просто научился жить без них.
Элли опускает ложку и смотрит на меня этими слишком большими глазами, из бирюзовых бассейнов льется сострадание.
— Мне жаль, — шепчет она.
Я отмахиваюсь от нее и качаю головой.
— Не стоит.
— Правда. Мне жаль. Мне не стоило предполагать, что ты... ну, знаешь...
И тут я вспоминаю.
Ту самую причину, почему я держу всех на безопасном расстоянии. Из-за притворства, из-за сочувствия. Этого дерьма, что творится прямо здесь. Прямо сейчас Элли думает, что знает меня. Черт, она, наверное, считает себя лучше меня. И как бы сильно того не хотелось ее кровоточащему сердцу, она жалеет меня.
Как глупо с моей стороны было подумать, что меня воспримут как нечто большее, чем человека, который нуждается в подачке. Я всего лишь наемный работник, находящийся в распоряжении, чтобы быть проданным и преданным, как заключивший договор слуга.
— Ты закончила? — спрашиваю я кратко, кивая на полупустую миску.
— Чт?.. Эм, я вовсе не хотела, если бы я...
Я выхватываю чашку, стоящую перед ней, и бросаю ее в раковину. Резкие звуки гремящего фарфора и металла эхом раздаются по комнате. Я поднимаю глаза на Эллисон, когда она вздрагивает, ее ярко-красные губы скорчены в гримасе.
