А завтра была война. Кадет вставал из-за учебной машины только на тренировки, отказывался от тренировок лишь ради упражнений на центрифуге, вылезал, шатаясь, из напичканной электроникой бочки затем, чтобы съесть точно рассчитанный диетологом ужин и лечь спать. Он прятал от школьных врачей отёки, кровоподтёки и кровавую сыпь, наизусть выучил все таблицы в кабинете проверки зрения, ориентировался по звуку там, где не хватало глаз, и брал интуицией, там, где не хватало знаний. На ехидные шутки и гаденькие намёки товарищей по экипажу и спальне он больше не реагировал, при попытках физического насилия клал руку на рукоять кортика — желающих на своей шкуре проверить остроту стали не находилось. Когда отец, спустя год, прилетел с Эридана, сын отказался от отпуска — накануне он в очередной раз вывихнул пальцы на тренажёре. Через полтора года его имя было в первой пятёрке кадетов курса. Чтобы стать самым первым, Алексу всё-таки не хватило возможностей организма. Но отец был доволен и этим, более того — горд. В последний приезд, вспомнив о давнем желании сына, он повёз его на остров Рождества, кататься верхом на местных, длинногривых, пятнистых как коровы, конях. Три дня они карабкались по горным дорогам, ночевали, как дикари у костров, ели зажаренное на углях мясо, слушали птиц на рассвете, купались в чистых озёрах, гладили тёплые гривы кротких лошадок. Смеясь, Алекс показал папе, как научился пить виски и играть в покер. Он заметил, как глубоко пролегли морщины в уголках глаз и у рта отца, как поседели волосы, как отчаянно бьётся жилка на чуть запавшем виске, но промолчал. Их мог слышать проводник — смуглый и молчаливый туземец. К тому же Алекс сам прятал синяки и старательно скрывал свежую хромоту.
Четвёртый год обучения подарил первых друзей. Точнее приятелей — но, по крайней мере, Алекса перестали чуждаться. Вместе с парнями он гонял управляемые мини-ракеты и планетанки — на скорость и меткость, строил модели баталий в космосе и на земле, слушал хиты Ван дер Буура и Королевы Агаты, пил заоблачно дорогое земное пиво в самоволках, смотрел журналы с голыми девками и обсуждал их белёсые прелести. Чаще всего кадету было скучно, иногда забавно, иногда стыдно или противно, но стена отчуждения была на порядок хуже. Он старался беречь больше времени для учёбы, объясняя, что исполняет волю отца… Уже посмертную волю, но Алекс об этом не знал. Па погиб на подлёте к системе — метеоритный дождь повредил обшивку, в корабле были пассажиры, и не было лишних скафандров, он отправился заделывать трещину, схватил 700эр под защитку. Думали, довезут, дотянут в анабиозке. Не довезли. После того, как Алекс сдал последний экзамен за год — спецификации и таможенное оформление грузов — его вызвал к себе директор. По слащавой физиономии стало ясно — пришла беда. Страшная. Непоправимая.
