— А чего. — Эта рожа даже не покраснела. — Вы же на нее всегда зуб имели. Все она вам дорогу перебегала… Профурой всегда называли. Разве нет? И потом ты мне сама рассказывала, как вы с ней мужика не поделили…
— Слушай, пошел отсюда! — заорала я. — Иначе я тебя точно укокошу!
— Вот потому-то я с тобой и не ужился! — Он наконец отклеил свою задницу от табурета. — Чувство юмора у тебя на нуле!
— Вали! Вали! — Я пинками проводила его в прихожую и даже не позволила шнурки на ботинках завязать.
— Да я же самое главное забыл! Зачем пришел! — завопил он в самый последний момент, уже с лестничной площадки, и попытался просунуть ногу в щель между дверью и косяком. — Пальто! Ты хоть пальто отдай! Как я пойду, там же холодно!
— Лови! — Я выбросила его пыльный лапсердак на лестницу, а перед этим тщательно обшарила карманы и конфисковала в свою пользу ключи от собственной квартиры.
А утром в фойе Дома радио меня встречали все та же прожженная улыбочка и все тот же издевательский прищур, снабженные пространным некрологом. Пахомиха надменно смотрела на меня со стены, а рядом, у приспособленной под цветочки урны для голосования, горестно вздыхала грудастая Нонна:
— Какая трагедия!.. Какая трагедия!..
Я тоже для приличия постояла минуту в молчании, а заодно, воспользовавшись случаем, сосчитала, сколько же лет было убиенной. Оказалось, тридцать четыре. Надо же, а выглядела на все сорок.
— Похороны завтра, — известила меня между вздохами Нонна, — на Северном кладбище.
— Хорошее кладбище, — отметила я мимоходом. — В черте города.
— Это все Краснопольский, — сообщила Нонна, — все он… И кладбище, и транспорт, и поминки…
Надо же, смотри, как расстарался. А из-за меня небось и пальцем не пошевелил бы!
— А мы все по пятьдесят рублей собираемся, — добавила Нонна, не сводя взгляда с портрета в траурной рамке, — на венок.
— Хорошо, я занесу, — пообещала я и потопала наверх, в студию.
А там уже сидела Жанка с распухшим от слез носом. Неужто по Пахомихе так убивалась?
— Порфирия… — печально прогундосила она. — Порфирия арестовали.
— И поделом ему. — Любитель круглых девичьих коленок не вызывал у меня ничего, кроме стойкого отвращения.
— Да ты пойми! — Жанка обратила ко мне свои красные, полные слез очи. — Его же за убийство арестовали. За убийство Пахомихи!
Ну что тут скажешь, случай действительно уникальный. Непонятно, кому больше сочувствовать: жертве или убийце.
— Нет, ты подумай! — не унималась Жанка. — Да когда Порфирий успел ее прикончить, если он сам на дороге, как колода, валялся. Если бы не мы, он бы просто замерз, и все.
