И нет ли того у всех художников природы, что их проникновенный взгляд в природу, их интимный пейзаж есть не что иное, как попытка проникнуть глубоко в душу человека, в ее неудержимое движение. Во всяком интимном пейзаже движется сам человек.
Вот почему я и сознаю себя реалистом, а не символистом: реалист пишет, как верует или догадывается, значит, свое частное (малое) определяет и растворяет в великом. А символист всю великую действительность видит сквозь очки своих домыслов.
Конечно, и во мне всякий есть человек, но я выбираю из всего себя лучшее, делаю из него человека возможного и называю это – реализм, а не то реализм, как некоторые думают, чтобы вывертывать все из себя без разбору и находить в окружающем мире людей ему подтверждение.
Истинного реалиста можно так узнать, перечитывая его какую-нибудь вещь: если он не реалист, а придумщик, то непременно откроется читателю сюжетная канва, по которой он расписывал. Если же он действительно реалист, то, сколько ни читай, никогда не найдешь канвы: или искусно вывернута, или художник сам поверил в правду своего изображения, забылся от себя совершенно.
Последние русские символисты, даже те, которые брали материалы из русской этнографии и археологии, лишились восприятия действительной жизни и страшно мучились этим (В. Иванов, Ремизов). Непосредственное чувство жизни своего страстно любимого народа совершенно их покинуло. И всегда символисты меня этим раздражали, и был я с ними потому, что натуралисты-народники были мне еще дальше.
Мне всегда казалось, что для художественного творчества нужно, во-первых… вдруг нечаянно выглянув из себя, увидеть нечто вне себя и, поверив этому внешнему миру, отдаться ему, а потом, во-вторых, путем художественной работы передать другим, рассказать как сон… Искание с верой в существование действительной жизни (реализм).
Вовсе не надо для реалиста, чтобы в действительности было точно так, как он говорит. Нужно, чтобы он верил в действительность того, о чем он говорит, и обладал способностью уверить в этом читателя. У Гоголя – нет действительности, но он всех в ней уверил. И вот – он реалист.
Если хочешь смеяться до слез, до колик, до упаду, то над чем же больше смеяться, как не над самим собой, потому что исподняя, смешная сторона всех поступков тут налицо…
Но мы не смеемся над самим собой – это невозможно. Есть один выход из этого: свое смешное увидеть в другом, показывать на это, глядеть и хохотать. Первым мастером такого смеха был у нас Гоголь.
