С реки отец вернулся только к вечеру, в грязи по самые глаза, полы его шинели покрылись ледяным панцирем.
— Что он за мужик, Должик? — спросил отец у дяди Миши.
— А кто его знает! В войну, говорят, и в самом деле показал себя неплохо, а сейчас избаловался, что ли, на людей покрикивать стал. А что?
— Да так…
К отцу приходили с жалобами на председателя, больше женщины. Он слушал их, протирая тряпками ружье. Из мужиков чаще других являлся наш сосед Саша Зарядцев.
— Афанасий, — говорил он, привычно ставя палку меж колен. — Это как же понимать? Дочка всю зиму ремонтников возила в МТС, на лошадях гоняла, а пошла к Должику за подводой, чтобы к тетке в райцентр съездить за покупками к свадьбе, — не дает!
— Ты что, уже здесь простыл? — уходил от разговора отец.
— Здесь, после ранения. По первой пороше лозу резали, а одежонка на мне слабая была, ну и продуло. Мне бы, дураку, водки выпить, да денег не было. Вот теперь и сижу зимой дома, как обезьян. Хотя летом стучу молотком в кузне иногда. Да я не о себе, — продолжал он. — Мне что — дети у меня повыросли. Вы-то вот, что в жизнь не мешаетесь? Или, может, сейчас положено так?
— А ты сам не знаешь, как положено? — злился отец.
Саша замолкал.
Хуже было с женщинами: они обвиняли председателя — не дает подводы, озорует, одних и тех же по сено посылает, а у них худая одежонка. Нередко жалобы кончались слезами.
Однажды, когда очередная жалобщица ушла плача, мать не выдержала.
— Чего ж молчишь? — жестко сказала она отцу. Вы были на фронте — женщины плакали. Вы вернулись, боитесь слова сказать — они снова плачут. Вот он чувствует себя… Укороту-то дать некому. Эх, мужики, мужики!..
— Да перестаньте вы! — Отец отшвырнул ружье, стал рвать с гвоздика шинель.
Хлопнула наружная дверь…
Из сеней пришла бабушка, запачканная мукой.
— Это куда Афанасий, подался?
— В правление, — упавшим голосом сказала мать.
Бабушка всплеснула руками.
— Ой, господи, твоя воля! Мало тебе прежнего?
В нашей семье потихоньку рассказывалось, как до войны отца однажды едва не исключили из партии за горячность. Были там и еще какие-то подробности, о которых нам, детям, не говорили.
У матери побелело лицо. Бабушка опустилась на сундук.
— Да не стой ты столбом, — прикрикнула она на невестку. — Вороти, пока он до правления не дошел.
Мать убежала.
Отец вернулся не сразу и снова взялся смазывать ружье. Бабушка с матерью тихонько шептались за печкой: «И что теперь будет?»
В понедельник отца вызвали в район. Возвратившись, на испуганный вопрос матери: «Ну?» он ответил:
