— Аверкий! — закричала она и упала.
Этот крик и спугнул тогда Мишку. Он собрался и уехал. С той поры выбросил ее из головы и дела пошли в гору.
— А это Аверкий? — показал он сейчас на фотографию.
— Да…
Михаил долго присматривался к снимку, разглядывал так и этак:
— А ведь ты его не любила.
— Почему? Это когда-то ты мне весь свет закрывал, а уехал, — я всех и разглядела. Он-то был не тебе чета!
— Ну, — шутливо откликнулся Осиноватый. — Где уж нам до него! Скоро вы тогда поженились?
— Полгода спустя после твоего отъезда.
…Это было в день, когда повязали Стукалюка. В толпе шныряли какие-то старушки, и улица, вчера еще не прощавшая стукалюковских убийств, сегодня уже негодовала из-за его связанных рук. И Стукалюк, лежа на телеге у сельсоветского крыльца, чувствовал это и кричал:
— Аверкий, где ты, Аверкий? Попомни, отольются тебе мои слезы.
Мужики, помогавшие Аверкию вязать Стукалюка, куда-то разошлись. Он стоял на крыльце, рядом с которым милиционеры садились на лошадей, и раза два недобро улыбнулся стукалюковским словам. Александру испугала эта улыбка. В то же время она почувствовала вдруг острую жалость к нему, одинокому перед толпой. Прижать бы его упрямую голову к своей груди, укрыть его ото всех. С этого все и началось…
* * *
— Ну, насмотрелся? Пожалуй, и впрямь нам лучше на улице устроиться. Там у нас в палисаднике столик врыт…
Они вышли в палисадник, присели по обе стороны стола, за которым Дмитрий в редкие свободные минуты читал книги. Сквозь деревья напротив виднелся дом, у окна которого возились плотники.
Он ждал серьезного разговора, но сейчас, до прихода Кости с бутылкой, как-то неохота было его начинать.
— Это что ж, строится кто?
— Да не знаю, помнишь ли ты его? Григорий Разоренов с бабкой.
— Ну, вот и я! — появился запыхавшийся Костя. — Несите закуску.
Александра поднялась.
— Может, я Григория позову? — кивнула она в сторону соседнего дома.
Григорий пришел, не чинясь, выпил со всеми.
— Приехал? — спросил он Мишку. — Где же ты теперь живешь? В Ташке-енте, вона! А меня вот золотом осыпь, никуда не поеду. Здешние мы: здесь родились, здесь и помирать будем. Погори здесь все, так мы и тогда еще три дня на золе будем сидеть… Один раз и уезжал всего отсюда — на войну. Помню, чистили мы с Иваном Стоякиным колодец. Бах — война! Стоим в брезентовых плащах — в рубахе-то в колодец не полезешь! — а тут повестки мужикам: собирайтесь! А уж там началось — боже ты мой!..
— В войну всем было трудно, — сказал Костя.
