Домой Дмитрий забежал на минуточку.
— Ладно, ладно, мать, — предчувствуя материнские наставления, вытянул он руку. — Потом…
И, углубившись в миску, полную ледяной окрошки, со ртом, набитым хлебом, внезапно вспомнил:
— Э-э, мать… Там какой-то Мишка Осиноватый приехал. Он кто?
* * *
Мишку, Михаила Осиноватого, тоже разбудил молоток Феди Есина. Сестра, повязанная по глаза платком (чуть свет полола огород — бабы по случаю воскресников оправляли ометы в Крутой, и для собственных дел времени почти не оставалось), объяснила причину грохота, усмехнулась и сказала:
— Спи, спи еще. Привык, наверное, по-городскому-то…
Сестра ушла — мимо дома протарахтели какие-то брички. Но Михаил заснуть уже не мог. Он потянулся к брюкам за сигаретами, в свою очередь усмехнулся: «Да-а, неужели это я дома?»
В это время раздался смех в сенях и мужской голос спросил:
— Дома?
— Дома, — ответила дочка сестры, которой было поручено стеречь Михаилов покой. — Спит еще!
— Не сплю я, — откликнулся Мишка. — Чего надо-то?
— А-а, не спишь, — ввалился к нему в комнату человек. — Тебя-то мне и надобно. Складываю вчера с женой сено, говорит: «Мишка Осиноватый приехал». — «Как приехал?» — спрашиваю. Ну, думаю, схожу, проведаю. По такому случаю и выпить можно. Да, может, ты не пьешь? Пьешь? Ну, это другое дело! Манька! — распорядился он. — Дай нам закусить чего…
Человек оказался Костей Ознобишиным, бывшим Мишкиным соседом через два двора.
Жил Костя со своей вечно больной женой в невысокой хатке, где в сенях стояли сундуки с мукой и висели ружья, а в избе перед иконостасом и зимой и летом горела, отражаясь в стеклах старинного шкафа, лампадка. До войны Костя работал в совхозе, хотя что и как он там делал, какую должность правил, не знал никто. В войну с фронта вернулся едва ли не первым, с простреленной рукой, одно время работал агентом в районных финансовых органах, потом уволился, а на что жил сейчас, тоже никто не знал, хотя в то же время водилось у него в достатке и хлеба, и масла, так что если бы сравнить его с кем, то жил он не беднее других и не хуже.
Вот этот самый Костя стоял сейчас в дверях и смотрел на Мишку.
— В самом деле, собери чего, — сказал Осиноватый племяннице.
Они устроились сзади сарая, в невидимом с улицы палисадничке, где пахло непрогретой землей и цвели ноготки.
— Ну, начнем, что ль? — сказал Костя. Он первый опрокинул водку в рот, посидел, затаив дыхание, потом выдохнул воздух и стал закусывать.
— А ты, слышал, после войны в Ташкенте жил?
