, если
x есть красный, то
x есть цветной»
[73], что позволит нам избежать признания существования свойств. Мы видим, что выдвинутая Куайном программа «онтологической экономии» сочетает в себе ограниченный, или умеренный, номинализм с неограниченным экстенсионализмом.
Таким образом, в поисках оптимальной онтологии мы должны принимать «онтические решения», а именно: допускать сущности определенного типа в нашу вселенную или отвергнуть их, избегая квантификации над подобными entia non grata. При таких решениях мы руководствуемся прагматическими соображениями, основанными на компромиссе между эффективностью системы (способностью объяснения), достигаемой при принятии определенного типа объектов, и онтологической экономностью, достигаемой при его исключении [Quine, 1960, p. 238, 264]. Вопрос лишь в том, «насколько экономичную онтологию мы можем достичь, имея при этом язык, адекватный всем целям науки» [Quine, 1960, p. 201]. Если референция к некоторому типу сущностей является неотъемлемой частью наших лучших научных теорий и ее нельзя устранить с помощью логической переформулировки, то это доказывает, что сущности этого типа существуют. В соответствии с этим Куайн сделал вывод, что у нас «нет больших надежд получить приемлемую систему мира, не допустив некоторые универсалии, а именно классы, среди значений переменных» [Quine, 1970а, p. 91].
По существу, онтология Куайна является физикалистской, ибо, строго говоря, для него существуют только те вещи, которые фигурируют в объяснениях наиболее фундаментальной науки — физики. В то же время физикализм Куайна не является редукционистским; он не утверждает, что обычные высказывания, которые prima facie выглядят как высказывания о нефизических явлениях, семантически эквивалентны логическим конструкциям, полученным из терминов, имеющих референцию исключительно к физическим явлениям. Он отвергает этот вид редукционизма как «догму эмпиризма». Скорее, Куайн склонен к элиминативному физикализму: высказывания, содержащие интенсиональные понятия, не переводятся путем анализа в высказывания приемлемого вида, они просто заменяются этими высказываниями.
Куайн и сегодня считается ведущим представителем «ревизующей метафизики» в смысле Стросона, ибо он преследует цель не разъяснить нашу действительную концептуальную схему, но заменить ее новым способом описания мира. Это связано с тем, что он отрицает наличие в обыденном мировоззрении какой-либо четкой онтологии. «Онтология здравого смысла является неопределенной и хаотичной в двух отношениях. Она включает в себя множество подразумеваемых объектов, которые определены неясно и неадекватно. Однако еще более важно то, что она не имеет определенной сферы; в общем мы не можем даже сказать, какие из этих неопределенных вещей включены в нее, какие вещи принимаются нами. Следует ли рассматривать грамматику как отвечающую на этот вопрос? Требует ли каждое имя существительное некоторого множества денотатов? Конечно, нет, субстантивация глаголов часто является не более чем стилистическим приемом. Но можем ли мы установить границу? Вопрос ошибочен: здесь нет никакой границы…Я не хочу сказать, что обыденный язык порочен и несет в себе неряшливую мысль. Мы должны принять эту неопределенность как факт и понять, что в обыденном языке не содержится четкой онтологии. Мысль о существовании границы между бытием и небытием является философской идеей, идеей технической науки в широком смысле слова» [Куайн, 1998, с. 329–330].
