Марсова неоднократно просила мужа сменить управляющего, но он не сделал этого, сейчас же она понимала, что не в состоянии нести эту тяжесть сама, к тому же сопряженную с ответственностью перед опекуном сына. Она чувствовала, что почва колеблется под ее ногами, и не могла ничем помочь.
— Я знаю, что вы не злы, — постаралась с усилием сказать Елена, — но зачем ты мне все это говоришь? Разве я и без того не была несчастна?
— Я тебе это рассказала потому, что если у тебя есть какое-нибудь доказательство, хоть какой-нибудь клочок бумаги, могущий объяснить смерть барина, ты бы доверила ее нам, а мы бы показали ее всем!
Елена вспомнила о бумажке, уничтоженной ею, и ей казалось, что пропасть еще сильнее разверзается перед нею.
— У меня ничего нет.
— Ты однако сама знаешь, что барин умер не своей смертью!
— Может быть! Я ничего не знаю.
— Но тогда, — сказала Мавра с заблестевшими глазами, при мысля о мести, (Марсова сидела, опустив голову), — почему ты не обратилась к суду? Надо было произвести следствие!
Елена, взглянув на крестьянку, встретила взор, полный сочувствия и даже как бы дружбы.
— Правда, — прошептала она, — надо было произвести следствие: узнали бы, что мой муж убил себя из-за польки.
— А! — неосторожно выдала себя Мавра. — Ты думаешь, что он убился из-за этой польки?
Это восклицание выдало ее радость, ощущаемую при этом признании.
— А ты? — спросила Марсова, глядя на нее в упор. — Ты сама что думала?
— А я, — нагло ответила крестьянка, — я думаю, что ему что-нибудь подмешали в кушанье, чтобы покончить… Это часто случается: есть много ревнивых женщин, прибегающих к колдовству, чтобы возвратить к себе мужа, и иногда дело принимает худой оборот.
— Это хорошо для тех, кто верит в колдовство, — презрительно проговорила Марсова. — Итак, ты меня обвиняешь?
— Я? Сохрани меня Господь! Полька ведь тоже могла дать любовный напиток!
— Ей не надо было его удерживать, — с горечью прошептала вдова.
— Ты видишь, барыня, что очень худо поступила, не приказав произвести следствия!
— И ты говоришь мне об этом только спустя шесть месяцев? Почему ты мне не сказала об этом раньше?
— Я ухожу, барыня! Тебе нечего передать мужу?
— Нечего! Мавра, — сказала Елена, — извини мою горячность: я не права, но ты нанесла мне такой ужасный удар!
— Это ничего, барыня, не стоит об этом и говорить!
Крестьянка поцеловала руку Марсовой с нежной подчиненностью, в которой проглядывала и незаконная свояченица и жена управляющего-мужика, а затем тихо вышла.
