— Граф сильно дорожил портретом матушки, — осмелился заметить старый слуга, считая поступок Раисы за грабеж.
— Тем лучше, — сказала Раиса, обернувшись к нему лицом, покрасневшим от работы. — Вы знаете адрес графа, так что пошлите ему сегодня же этот чемодан!
Пораженное лицо старика много выразило чувств, но больше всего на нем выделялись удивление и радость.
— Сию минуту, сударыня! — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Сию минуту! Граф будет очень доволен!
Раиса, запирая чемодан, склонила голову на его крышку и заперев, передала ключи дворецкому.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Фаддей, ваше сиятельство!
— Итак, Фаддей, вы мне будете отдавать отчет во всем, что тут будет происходить! Все останется так, как было при графе, чтобы он, возвратясь, нашел все, как было!
— Вы думаете, что он возвратится? — спросил старик новую графиню с глазами полными слез.
— Я надеюсь, — прошептала она как во сне.
Фаддей взглянул на нее. Неизвестно, что он мог прочесть на лице Раисы, но он, приблизясь к ней, взял ее руку и почтительно поцеловал.
Раиса возвратилась к действительности.
— Каждую неделю приходите ко мне с докладом, — сказала она, — я ухожу.
Она взглянула на отца. Тот, сидя на диване, заснул, откинув назад голову. Лицо его было бледно, он казался мертвецом.
— Сударыня, прикажете заложить? — спросил старый слуга.
— Нет, — ответила Раиса, — пошлите за каретой.
Удивленный Фаддей поспешил повиноваться.
Раиса осторожно разбудила отца и свела его с лестницы, обитой красным сукном.
Возвратясь домой, Поров слег в постель. Им овладела спячка, которая не покидала его больше.
Все были крайне удивлены, узнав, что ничего не значащая девушка, достигнув такого высокого положения, отказывалась жить в своем роскошном доме и продолжает жить в своем скромном убежище.
— Чему тут удивляться? — сказала Адина, надменно пожимая плечами. — Пиявки живут только в грязи!
Это замечание было высказано чиновнику, заменившему генерала Клина, который часто, глядя на белую, мраморную ручку княгини, грустно размышлял о том, что княгиня для него суждена быть в числе звезд, иначе говоря, недосягаема.
«Но я же из-за нее попал в немилость, — рассуждал генерал Клин, — и в большую немилость, а это стоит хоть маленького участия и симпатии с ее стороны!»
Так говорил он себе не раз, но шансы его оставались теми же. Это доказывает, что генералу не хватало философии или он был лишен прозорливости, если мог ожидать, что Адина вспомнит о друге, попавшем в немилость хотя бы и по ее вине!
