— Бемисъ, и все это правда такъ, какъ вы говорите?
— Провались я сквозь землю и пусть умру, какъ собака, если это неправда!
— Конечно, мы не отказываемся вѣрить, не имѣемъ на это права. Но если были бы хотя какія-нибудь доказательства…
— Доказательства! Развѣ я принесъ обратно ремень?
— Нѣтъ.
— Развѣ я привелъ обратно лошадь?
— Нѣтъ.
— Развѣ вы видѣли послѣ того буйвола?
— Нѣтъ.
— Ну, такъ что же еще вамъ нужно? Я никогда не видѣлъ такого подозрительнаго человѣка, какъ вы, и въ такихъ пустякахъ еще.
Я рѣшилъ, что если этому человѣку можно повѣрить, то только оттого, что онъ изъ бѣлыхъ. Случай этотъ напоминаетъ мнѣ объ одномъ происшествіи во время моего короткаго пребыванія въ Сіамѣ, нѣсколько лѣтъ спустя. Между европейскими гражданами одного города, сосѣдняго съ Банкокъ, жилъ одинъ чудакъ, по названію Экертъ, англичанинъ, личность, извѣстная по числу, по изобрѣтательности и по исключительному значенію своего лганія. Граждане часто повторяли его знаменитыя небылицы и все старались «вывести его на чистую воду» передъ чужими, но удавалось это имъ рѣдко. Два раза былъ онъ приглашенъ въ одинъ домъ, гдѣ былъ и я, но ничто не могло соблазнить его на ложь. Однажды одинъ плантаторъ, по имени Баскомъ, человѣкъ вліятельный, гордый и иногда раздражительный, пригласилъ меня съѣздить съ нимъ вмѣстѣ къ Экерту. Дорогой онъ сказалъ:
— Знаете ли, въ чемъ ошибка, въ томъ, что Экертъ подозрѣваетъ и потому на-сторожѣ. Конечно, онъ отлично понимаетъ, чего отъ него хотятъ, и при первомъ намекѣ пристающей къ нему молодежи онъ сейчасъ же прячется, какъ улитка. Это всякій долженъ видѣть. Но мы съ нимъ должны поступить иначе, гораздо хитрѣе. Пусть онъ начнетъ и ведетъ разговоръ, какъ и какой хочетъ. Пусть проникнется мыслью, что никто не желаетъ ловить его. Пусть дѣлаетъ, что хочетъ, тогда, увидите, онъ скоро забудется и начнетъ молоть, какъ мельница, ложь за ложью. Не выказывайте никакого нетерпѣнія, будьте хладнокровны и предоставьте его мнѣ. Я заставлю его солгать. Мнѣ кажется, молодежь эта берется неумѣло за него и потому не достигаетъ цѣли.
Экертъ принялъ насъ весьма дружественно, онъ былъ пріятный собесѣдникъ и замѣчательно порядочный человѣкъ. Просидѣли мы на верандѣ около часу, наслаждаясь англійскимъ элемъ и разговаривая о королѣ, о священномъ бѣломъ слонѣ, о спящемъ идолѣ и тому подобномъ; я замѣтилъ, что товарищъ мой никогда не начиналъ и не велъ разговора самъ, но только поддерживалъ его въ духѣ Экерта, не обнаруживая при томъ никакого безпокойства и волненія. Способъ этотъ начиналъ дѣйствовать. Экертъ дѣлался общительнѣе, менѣе принужденнымъ и все дружелюбно болтливѣе и болтливѣе. Такъ прошелъ еще часъ времени, и вдругъ совсѣмъ неожиданно онъ сказалъ:
