Съ закатомъ солнца, при наступленіи вечерней прохлады, мы стали готовить себѣ постели: разложили твердыя кожаныя сумки для писемъ, парусинные мѣшки, узловатые и неровные, вслѣдствіе торчавшихъ въ нихъ журналовъ, ящичковъ и книгъ, укладывая и раскладывая ихъ такъ, чтобы имѣть ровныя и гладкія постели, и, кажется, отчасти достигли этого, хотя, несмотря на всѣ наши труды, все въ общемъ имѣло видъ маленькаго взбаломученнаго моря. Послѣ того мы стали разыскивать въ разныхъ закоулкахъ между почтовыми сумками свои сапоги, гдѣ они почему-то пріютились; обувъ ихъ, мы сняли съ крючковъ, гдѣ въ продолженіе всего дня висѣли наши сюртуки, жилеты, панталоны и грубыя шерстяныя рубашки, и одѣлись. Благодаря отсутствію дамъ какъ въ экипажѣ, такъ и на станціяхъ, мы, съ девяти часовъ утра, въ виду жаркой погоды и для большаго удобства, сняли съ себя все, что можно было, и остались въ одномъ нижнемъ бѣльѣ. Окончивъ всю эту работу, мы убрали неуклюжій Словарь подальше, а поближе къ себѣ установили фляги съ водой и пистолеты положили недалеко, такъ что можно было ихъ найти и въ потемкахъ. Затѣмъ выкурили послѣднюю трубку, зѣвнули, убрали трубки, табакъ и кошелекъ съ деньгами въ разныя уютныя мѣстечки между почтовыми сумками, спустили кругомъ всѣ каретныя сторы, и стало у насъ темно, какъ «во внутренностяхъ коровы», по элегантному выраженію нашего кондуктора. Безспорно, было весьма темно, какъ и во многихъ другихъ мѣстахъ, нигдѣ ничего не просвѣчивало. Наконецъ мы свернулись, какъ шелковичные червячки, закутались каждый въ свое одѣяло и погрузились въ тихій сонъ.
Всякій разъ, что дилижансъ останавливался для перемѣны лошадей, мы просыпались и старались припоминать, гдѣ находимся; какъ только начинали приходить въ себя, смотришь, дилижансъ уже готовъ и снова катитъ дальше, а мы снова засыпаемъ. Понемногу стали мы вступать въ населенную мѣстность, прорѣзанную повсюду ручейками, съ довольно крутыми берегами по обѣимъ сторонамъ; каждый разъ, какъ мы спускались съ одного берега и карабкались на другой, мы невольно сталкивались между собой, и то кучкой скатывались въ противоположный конецъ кареты, почти что въ сидячемъ положеніи, то оказывались на другомъ концѣ вверхъ ногами; мы барахтались, толкались, отбрасывали почтовыя сумки, которыя наваливались на насъ и вокругъ насъ, а отъ поднявшейся въ суматохѣ пыли мы всѣ хоромъ чихали и невольно ворчали другъ на друга, говоря непріятности вродѣ подобныхъ: «Снимите вашъ локоть съ моихъ реберъ!» — «Неужели вамъ нельзя не такъ тѣснить меня!»
