На Москвѣ было на базарѣ;
Собиралися бояре;
Выбирали бояре
Изъ бояръ воеводу,
Выбирали Ивана Петрова,
Изъ того ли изъ роду Салтыкова
[13],
Передъ царскія очи становили,
Какъ возговоритъ православный царь,
Алексѣй-то Михайловичъ,
Ею царское величество:
«Охъ ты гой еси, большой боярянъ,
Ты любимый мой воеводушка!
Ты ступай-ко, ко морю ко синему —
Ко тому острову ко большому,
Ко тому монастырю ко честному,
Къ Соловецкому;
Ты порушь вѣру старую, правую,
Постановь вѣру новую, неправую».
Какъ возговоритъ больтой бояринъ
Любимый царскій воеводушка:
«Охъ ты гой еси православный царь,
Алексѣй Михайловичъ,
Твое царское величество!
Нельзя объ томъ и подумати,
Нельзя объ томъ и помыслити:
Какъ порушить вѣру старую, правую,
Какъ поставить вѣру новую, неправую!»
Царь разозлился,
Царь распалился,
Воевода прогрѣшился.
Какъ возговоритъ большой бояриеъ,
Любимый царской воеводушка:
«Охъ ты гой еси православный царь,
Алексѣй Михайловичъ,
Твое царское величество!
Ужь и дай мнѣ силу не малую не великую:
Сорокъ полковъ, да все тысячныхъ,
Сорокъ пушекъ, да все мѣдныихъ:
Зелья, пороху сколько надобно».
Какъ и было въ самый ли Петровъ-то день
Какъ на синемъ было морюшкѣ,
На большомъ было на островѣ,
Во честномъ монастырѣ было,
Отошла честна заутреня
Пономарь звонилъ къ обѣденкѣ.
Честны старцы пѣли молебены
Какъ бѣжитъ пономарь,
Неразумный звонарь:
«Охъ вы гой еси честны старцы!
Какъ идетъ сила немалая, невеликая,
Сорокъ полковъ да все тысячныхъ.
Сорокъ пушекъ да все мѣдныихъ,
Зелья, пороху сколько надобно,
Да все войско православное,
Не то идутъ они ратиться,
Не то идутъ они молитися»,
— Охъ ты глупой звонарь,
Неразумный пономарь!
Да то войско православное
Не идетъ оно ратиться,
Идетъ оно молитися!
На ту пору пушкари были догадливы:
Брали ядрушко калёное,
Забивали во пушечку мѣдную,
Палили во тотъ во честной монастырь,
Во Соловецкій.
