Ѳедоръ Ивановичъ, Пожарской сынъ,
Изъ косясчита изъ окошечька,
Пропустивши царя вдоль по улицѣ
Вдоль по улицѣ, вдаль отъ терема
Какъ воскликнетъ онъ ко Гурбатову:
Ой ты гой еши! Гурбатовъ — палачъ!
Не за свой ли кусъ принимаешся,
Самъ кусомъ такимъ подавишься.
И Пожарской позвалъ слугу вѣрнаго
Слугу вѣрнаго, свово стряпчаго,
Свово стряпчаго, что не лудчева,
Что не лудчава, свово клюшничка:
На, сними (?) онъ пробилъ съ него голову,
Снеси саблю къ царю, — въ горючей рудзѣ.
А къ царевичу не причаствуйся.
Вотъ на утро царь Иванъ Васильевичъ
На поминки собралъ, поголовно народъ.
Онъ бояръ повелѣлъ во медвѣжны вшивать
Во медвѣжны вшивать, по Москвѣ-рѣкѣ пусчать
А поповъ приказалъ во кули зашивать
Во кули зашивать, по Москвѣ рѣкѣ пусчать.
Что царевича, не засчюняли.
Вотъ съѣзжаются всѣ во платья чернаимъ
Въ платьи чернаимъ, — во печальнаимъ,
А ѣдзетъ лишь Ѳедоръ Ивановичъ
Ѳедоръ Ивановичъ, — Пожарской сынъ
Пожарской сынъ, во нарядзѣ цвѣтномъ
Во нарядзѣ цвѣтномъ, — въ яркомъ золотсѣ,
И коня его всѣ обряжены,
Всѣ обряжены что не лудчія
А веселье въ самомъ, — такъ не кроится.
Вотъ увидѣлъ его царь Иванъ Васильевичъ.
Какъ воскликнетъ онъ громкимъ голосомъ
Отъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ
Ѳедоръ Ивановичъ — Пожарской сынъ!
Аль объ горѣ моемъ ты не извѣдался,
Что орядитца поспѣлъ, словно въ радосный пиръ.
А Пожарской сынъ отвѣчаетъ царю:
А я батсюшка царь, — все въ отлучкѣ гулялъ,
Все въ отлучкѣ гулялъ за охотою
И поймалъ сокола, что не лудчава,
Что не лутчава тсеэ ближнява,
Ты сына тсеэ роднаго.
И возрадовался царь, и отвѣтствовалъ ему:
Ужъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ
Ѳедоръ Ивановичъ — Пожарской сынъ
Вѣдь не мнѣ бы царемъ, а тсеэ должно бить:
Ты умѣлъ соблюсти царски сѣмены.
