Романъ князь Митріёвичъ младъ,
Поѣзжалъ онъ въ чисто поле
Сбирать дани за тѣ годы, за старые;
И унимаетъ его княгиня Марья Юрьевна:
«Душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ!
Ни уѣдь ты въ далеко чисто поле
Сбирать тѣ дани, сударь, пошлины:
Какъ ночесь мнѣ, Марьѣ Юрьевнѣ,
Мало спалось, много видѣлось,
Много видѣлось, во снѣ грезилось:
Будто спалъ у меня, у Марьюшки, злаченъ перстень
Съ меньшова перста, съ мизеночка,
И разсыпался на мелкія зёрнотка, на мушенки.
Тутъ изъ далеча, далеча, изъ чиста поля
Прилетѣло стадо черныхъ вороновъ,
Расклевали, мой, Марьюшкявъ, злаченъ перстень
Кто бы могъ мой сонъ теперь розсудить?»
Говоритъ князь Романъ, сударь Митріевичъ:
«Ты не плачь, княгиня Марья Юрьевна,
Юрьевна, ты лебедь бѣлая!
Я какъ съѣзжу въ далеко чисто поле,
Такъ съищу тамъ много знахарей,
Что могутъ тебѣ разсудить твой сонъ».
Говоритъ княгиня, Марья Юрьевна:
«Ты, душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ,
Не надо мнѣ твоихъ много знахорей,
Я могу этотъ сонъ сама весь розсудить!
Какъ ты уѣдешь въ далече чисто поле,
Такъ изъ той земли, изъ бусурманскія,
Наѣдутъ многи погани татарове
На трехъ червленихъ новыхъ корабляхъ;
Увезутъ меня княгиню Марью Юрьевну».
Ничего князь Романъ не побаровалъ (sic)
И уѣзжалъ въ далече чисто поле.
Въ ту пору, въ то время
Пріѣзжали погани татарове
На трехъ червленыхъ новыхъ корабляхъ.
Тутъ княгиня въ побѣгъ пошла:
Выходила изъ высока нова терема
На новыя сѣни,
Съ новыхъ сѣней на широкій дворъ,
Съ широка двора въ зеленый садъ,
Тамъ приздынула яблонь кудреватую.
И садилась подъ яблонь кудреватую.
А тѣ поганы татарове
Выѣзжали на крутой красенъ бережокъ,
Приходили въ высокъ теремъ:
Туто ходитъ Марьяна протомойница;
Они туто взяли плеточки шелковыя,
Стали туто бить Марьину протомойницу:
«Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,
Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
И говорила имъ Марьяна протомойница:
«Я есть не княгиня Марья Юрьевна,
Я есть Марьяна протомойница».
Они стали туто бить Марьяну клюшницу:
«Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,
Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
