Адам и Ева | страница 56
Снова какой-то чудесной силой исполнились мои трудолюбивые и проворные руки. Я был рабочим, смастерившим колыбель. Теперь его заменит неутомимый мастер, который при помощи гвоздей и рубанка с молотком сколотит из досок ларь. Я покончил с ларем и из остатков бука сколотил три стула. Ведь и на ободранном кусте роз остается порой одинокий цветок. Первый стул, который был просторен и вместителен, я предназначил Еве, когда она будет матерью. Я сделал также и себе табуретку, когда стану отцом. А третий, самый маленький, я мысленно назначил для ребенка. Это создало картину семьи, и стулья в свой черед, со своими приспособленными к изменению времени частями, выглядели такими незатейливыми, домашними. Так благодатный бук, выросший под солнцем и дождем в вековом лесу, напоминал собой великана родоначальника, от которого вышли поколения. А когда я кончал сколачивать легонький детский стул, анемон и нарцисс вынырнули из почвы под теплым дуновеньем мая.
Смысл моей жизни мне сразу представился, и все устроилось по какому-то восхитительному порядку. Я пришел в лес, и мне явилась Ева. Своими руками я поправил старую кровлю, ловил добычу в лесных чащах. Наша судьба привела нас обоих туда, чтобы мы начали жить свободной, согласной с природой, жизнью. Но любовь не завершается в самой себе. Она есть начало иной любви. За сомкнутыми устами любовников слышится крик ребенка и глубокий рокот семьи. Широкостволый дуб и весь зеленый полог листвы на лужайках скрыты в небольшом зерне желудя. И вот я ныне устроил колыбель. Я вытесал из бука, по примеру первобытных племен, брусья и доски. И вскоре уже хлеб наполнит лари.
Я был, как странник, срезавший посох в священном лесу и зрящий на своем пути этот сук расцветающими цветами жизни.
XIX.
Однажды после полудня я взял карабин. Углубился в свежую лесную чащу. Давно уже я не уходил на охоту. Мы вкусили раз дикого мяса из леса и вдруг увидали, что на зубах у нас была кровь. Мы отвернулись друг от друга в тот же миг. От этих красных пятен сильнее сжались наши сердца. И до самого вечера мы не посмели целоваться в губы, ибо обоим нам казалось, что на них запеклась кровь жизни. Я шел вперед среди благоуханья и красоты природы. И не мог бы сказать почему взял с собою карабин. Играли белки в листве дубов. Вяхири ворковали. Милые звери восхищали меня: они словно были обвенчаны с великой любовью земли.
Я покинул в это утро Еву, потому что хотелось быть немного дальше от нее, с самим собой. Мне казалось, что еще кое-что мне оставалось узнать. Я так теперь был одинок. О Еве не думалось больше, а вместе с тем она как бы думала в моей душе и говорила мне: