Жалоба Евы вызвала во мне представления об этих прекрасных и незатейливых предметах. Они уже были при самом начале жизни. Они всплывали в виде древних монументов. Они порождали в первых людях благородный и нежные движения, которые бесконечно воспроизводило престарелое человечество. И божественным воспитателем мира был юный ребенок. Но мы до сих пор думали лишь о самих себе. Мы носились по лесу, опьяненные и нагие, как свободные дети природы. Вокруг дикого пламени нашей любви играло, подобно шелковой ткани, волненье листвы. Ныне нам был указан новый обряд. Из жилища возник жилой очаг. Я сказал, улыбаясь, Еве:
— Дорогая, однажды, я пред тобою рисовал концом палки на песке колыбель. Не напрасно ветер вырвал с корнем старый бук.
Я притащил здоровое и зрелое дерево под мой навес. Я отмерил часть, собрал инструменты. Мое сердце билось, как у молодого ремесленника, обреченного на славное деянье. И вот рубанок стал сдирать верхний слой мезги. Мне слышался как будто крик маленького ребенка. Ева! Ева! Не смейся над моим легковерьем. Уверяю тебя, ребенок крикнул из глубины дерева. Фибры этого бука в древнем лесу уже заключали в себе легкую ладью, в которой будет спать твой сын. И все жизни — как сомкнутые звенья в цепи вечности. Дерево растет и не знает для чего. Работник самоучка кует железо и выделывает из него орудие. Он не знает для чего они послужат. Но дерево и человек работают для других людей. И я ныне с долотом и молотом в руках был тоже смиренным работником вечности.
Идет снег. Дует ветер. Льет дождь. Блистающий покров одевает белым пухом крышу. Буря выла, как бешеный бык. И я не слышу уже больше хриплого крика вороны. Легкою и счастливою жизнью дышали орудия в моих руках. Я видел перед собою ту пору, когда придет дитя. Я — бедный Назарейский плотник, трудящийся, ради младенца. Каждая форма измеренья есть новое рождение. В каждой из них рождается постепенно тот, кто ожидает за дверью. Мне казалось, пока я приколачивал и стругал, что дитя уже явилось. А прежде перед приходом в этот лес, я не мог держать никакого орудия в руках. Природа же сделала из меня покорного работника, трудящегося, ради будущих поколений. И, как другие до меня, я в свой черед снова повторял вечное движенье. Вот и колыбель готова, дорогая Ева. Я торжественно тебе ее вручаю. Опускаю у твоих ног, и слезы текут из наших глаз. Возвращаясь сюда с трофеями охоты, мои ноги совершали кровавые жертвы. И ныне в доме, где проливалась невинная кровь и совершался убой живых созданий, дитя будет бегать голыми ножками и прогонять трагичные тени. Ева потихоньку подтолкнула коленкой колыбель и та закачалась.
